Так мы и устроили свою жизнь на новом месте по образцу той, какой жили все окрестные люди. Продавали молоко в городе. Жизнь, разумеется, была скудная. Все зависело от надоев молока, от времени года, от того, сколько удавалось заготовить сена. Как говорится, доходов было мало для настоящей жизни и много, чтобы помереть. Как-то жили, перебивались, без особых перспектив на богатство, но и не голодая.
Кроме сена мы выращивали картофель, под который распахали часть луга, работа эта оказалась весьма трудоемкой, ведь у нас не было орудий для разрыхления почвы, а она, покрытая жесткими переплетенными корнями травы, была как каменная.
Так была устроена жизнь и налажена работа, и тяжелая, и не очень, но повседневная и обязательная. Твердый режим положительно сказывался на формировании нашего характера, воспитывал в нас внутреннюю дисциплину, мы знали, что определенные работы должны быть сделаны, иначе это отразится на всей семье. И каждый строго выполнял свои обязанности. Это, по-моему, очень важный момент воспитания, так как приобщает детей к труду. Неважно, велик он или мал, главное, чтобы были обязанности и они непременно выполнялись.
С переездом в город снова встал вопрос о школе. Работали они тогда с большими перебоями. Во всех школах сменилось начальство. Наша школа — бывшая Николаевская гимназия — была при Советской власти переименована в Таллинскую мужскую гимназию. Преподавание велось на эстонском языке, хотя, конечно, сохранилось изучение и других языков. В годы немецкой оккупации школу переименовали в гимназию имени Густава Адольфа. Изменили учебную программу. Главное внимание теперь уделялось немецкому языку и латыни, на первый язык отводилось девять уроков в неделю, на второй — шесть. Русский язык вообще исключили из преподавания. Все это привело к тому, что многие перестали посещать школу. В разгар гражданской войны из учащихся последних классов буржуазные власти создали ученический батальон, отчего, естественно, работа школ сильно страдала, так как военные занятия отнимали много времени. К тому же не хватало преподавателей — многие учителя эвакуировались в Россию еще до прихода немцев.
Меня в ученический батальон не отправили только потому, что я в то время не ходил в гимназию, жил в деревне, отец был болен, и я работал на мельнице. Старший брат, который учился в той же гимназии, но на два класса старше, подлежал призыву. Его забрали так быстро, что он и предпринять ничего не успел, но вскоре сбежал с фронта. Это ему, как, впрочем, и другим дезертирам, сошло с рук.