А хор поет дружно, уверенно:
Мы наш, мы новый мир
построим…
Враждебные руки распахнули снаружи рамы окон. На поющих уставились дула винтовок. Но гимн не оборвался.
Кто был ничем, тот станет всем.
Это есть наш последний
И решительный бой…
Так под дулами винтовок пропели „Интернационал“ до конца. Сели. Конвоиры получили приказ вывести подсудимых из зала.
Во дворе хозяйничал ноябрьский ветер. Запястья холодил металл наручников. Одетые легко, кое-как, арестованные, поеживаясь, ждали, что будет дальше. Когда их стали поодиночке вызывать в зал, кричали: „Вот тебе и военный окружной суд! Боится нас, когда мы вместе. Вояки!“»
Председательствовал на процессе Николай Хельк. Фигура примечательная — это был карьерист чистейшей воды. За годы буржуазной власти он из младшего лейтенанта стал генерал-майором юстиции. Талант? Трудолюбие? Нет. Бешеная ненависть к коммунистам. Лакейская угодливость перед буржуазией. И родственные отношения с президентом Пятсом.
На улице ноябрьский ветер. Холодно, сыро. Нас вызывали в зал суда поодиночке. Допрос: фамилия? имя? год рождения? получил ли обвинительное заключение?
Яана Томпа, Ольгу Лауристин-Кюннапу, Вольдемара Сасси, Оскара Сепре, Александра Резева и меня за «непочтительные» ответы сразу же выводят из зала и сажают в карцер на хлеб и воду.
Обвинительное заключение читалось два дня. Читали его члены суда по очереди. Одному секретарю это было не под силу. 150 страниц типографской печати и еще на двух страницах — список свидетелей защиты. В нем — жандармы, шпики, провокаторы и правые социал-демократы. Свидетели — хоть куда!
Снова допрос. Снова — поодиночке (боятся «Интернационала»).
— Признаете ли себя виновным?
— Виновен перед рабочим классом. Слишком мало работал в его интересах. Не успел сделать больше.
— Не признаю вашего суда — суда эксплуататоров, палачей.
— Сегодня судите вы. Завтра вас будет судить революционный рабочий трибунал.
— Ваш суд — бутафория! А вы, военные судьи, — игрушки из папье-маше, сделанные руками буржуазии…
В этот день народу в карцерах стало больше. В другой карцер — карцер через коридор, напротив, — посадили женщин. Они были тогда очень молоды — и Лена Лайд, и Ольга Кюннапу, и Леонтине Вельс, и Эльфриде Моргенсон. Старшей из них двадцать три. Но они были так бесстрашны, что судьи приходили в ярость. Суд констатировал: «Демонстративно оскорбительное поведение на процессе».
14 ноября вызвали только одного Яана Томпа. У судей к нему свой особый счет. Когда его, отказавшегося признать себя виновным, выводили из зала, он воскликнул: