А во-вторых, коли доверился человеку, то сомнений не выказывай, потому как оскорбительно для обоих.
– А как долго мне загнутым-то пребывать? – спросил «грач».
– Пару дней, – ответил Сева. – Потом придешь в участок и…
– Чево?!
– Потом добровольно явишься в полицейский участок, – повторил Всеволод Аркадьевич, нарочно выделяя эту фразу голосом, – и заявишь фараонам, что ты живой и здоровый. А когда тебя спросят, почему на берег не вылез, когда тебя искали, скажешь, испугался-де…
– Чо?
– Струхнул, сдрейфил, фурму метнул, – перечислил Сева все, что знал по фене на тему испуга. – Понял?
– По-онял, – недовольно протянул Васька. – Тока я с фараонами стремными базарить не очень-то… расположен.
– Это я понимаю, – сочувственно произнес Долгоруков. – Но – надо. Иначе Ленчика за непредумышленную смажу на кичу укатают. А этого допустить не можно.
– Это я-асно, – снова протянул «грач».
– Сделаешь? – с надеждой спросил Сева. – Сверху еще сотенную получишь.
– Сбаторю, коли ты правишь, – довольно улыбнувшись, ответил Васька.
– Вот и лады, – завершил разговор Всеволод Аркадьевич. – Стало быть, по рукам?
– По рукам! – И «маз» и «грач» пожали друг другу руки.
Так оно все и было сработано. Правда, Васька малость переборщил, за что и получил от помощника пристава по зубам. Но он же предупреждал: с фараонами вести разговоры ему не с руки. Ибо легавый вору не товарищ…
Эпилог, или спаситель отечества
Быстрицкий на дознании рассказал все. Все, что велел ему Долгоруков.
– Я не виноват, – заявил он дознавателю. – Это все Гольденмахер придумал. А меня нанял, чтобы я получил для него деньги. Вот и все.
– Но вы же бывший чиновник по особым поручениям, да еще при губернаторе! И наверняка знали, что совершаемая вами операция по получению в банке денег по аккредитиву незаконна? – спросили Ивана Николаевича.
На что он вполне искренне ответил:
– Знаете, я уже не очень и понимаю, что законно, а что незаконно после всех этих ваших реформ…
– Не наших, – перебил его дознаватель, – а покойного государя императора Александра Николаевича Освободителя и его сановников. – Что вы еще имеете сказать по этому делу?
– Что имею? – Быстрицкий глянул прямо в глаза дознавателю. – А имею я то, что человек я пожилой, ни дома, ни квартиры нет, семьи нет, а проживание поддерживаю единственно случайными заработками. Конечно, когда-то я оступился, но наказание получил суровое и отбыл его сполна. Но вот помощи я не имел ниоткуда. Что, подохнуть мне надобно было раньше срока? Так особого желания к тому у меня не имелось. И у вас, думаю, тоже нет такового желания…