Теперь ты один, тебе не подскажут ни Баталов, ни Юрий Павлович — думай же, Сеня, думай! Но трудно, трудно взять ответственность за чужую судьбу, когда нет уверенности. Интересно, какой путь избрал бы здесь Баталов? Тот наверняка не стал бы колебаться, любую ответственность взвалил бы на себя без страха и сомнения. Семен представил, с каким презрением отнесся бы Баталов к его колебаниям, ему стало стыдно, и он почувствовал себя таким тупицей и мозгляком… Втянул в плечи голову, встал, потоптался и направился к выходу из сада. Было и еще одно: все-таки он втайне гордился своей выстроенной по малаховскому делу логической цепью, и положить на нее крест вот так, сразу, казалось трудно.
«Иди же и действуй! — сказал себе Семен. — Слава и удача ждут вас, синьор! — И тут же урезонил себя: — Что слава? Яркая заплата на ветхом рубище певца!»
Он похлопал себя по обшарпанной куртке и вышел на центральную улицу города.
Идти и действовать просто так, не зная всей правды, он уже не мог. Но как узнать ее, правду? Так велика и сложна жизнь, лежащая пока за закрытой для Кашина дверью; для того, чтобы толкнуть ее, эту дверь, надо обладать отвагой незаурядной, ибо кто знает, что встретит тебя на первом же шагу: беседа ли, в которой нет ни лжи, ни настороженности, и тогда многое можно постигнуть, — или выстрел в упор, наповал, и тогда — всё?!
И Семен набирал мужество, чтобы, толкнув эту дверь, прорваться туда, где сердце обретет новое дыхание, опыт и сострадание.
Зачем же, зачем было Малахову жениться на Лебедяевой и усыновлять мальчишку?..
Исчезла морось, и стало даже как будто теплее, едва агент покинул сад и попал в вечернюю городскую жизнь. Сейчас в это время уже стемнело, серые тучи висели над степенно фланирующими или спешащими по делам людьми. Лица девушек были затемнены и таинственны, и многих можно было счесть красивыми в легком полумраке. Вот двое с хихиканьем толкнули Семена, ойкнули и отшатнулись, будто в ужасе. Он вскрикнул дураковато и, забыв все свои мысли, пристроился к девушкам — знакомиться. Ему стало весело среди смеха и беззаботного лепета сверстников, вышедших на улицу в эти часы в поисках запаха осенних деревьев, отдыха и поцелуев.
Однако знакомство так и не состоялось: девицы встретили компанию знакомых ребят и, не приглашая Семена, убежали к ним. Опять он — в который раз! — остался с носом. Но, настроив себя на деловой лад, Семен и не подумал сдаваться.
Счастье ждало его впереди, чуть ниже главного из городских перекрестков; было оно сероглазым и весноватым, в вязаном зеленом берете с помпошкой, роскошном жакетике в узкую талию. Шуршала юбочка-шотландка, постукивали толстые каблуки на туфлях с пряжками — девушка шла по тротуару впереди Семена, неуверенно пытаясь отвязаться от огромного, шпанистого вида парня. Останавливалась и прижималась к стенам домов, когда он клонился к ней, пытаясь обнять. Пробовала звать прохожих, но кому хочется вечером, когда душа стремится к отдыху и покою, ввязываться в какое-то сомнительное дело, терять время, силы, испытывать боль, падать на мостовую, пачкая чистую одежду?