Поев, они сидели в тени, разомлевшие и благостные. Стянулись к ним остальные, расселись прямо на тротуаре, в короткой тени забора, дразнили друг друга, хвастались сноровкой и пытались втолковать новичку секреты своего простого ремесла. Наконец Анкудиныч потянул из кармана огромные часы, встал и крикнул:
— Кончай шабашить!
Зонтов отдал Николаю свои рукавицы:
— На! Голоруким долго не наробишь — живо водяные мозоли пойдут!
— А сам-то как без рукавиц?
— Я привышной! — улыбнулся Иван. — Руки-то мои — гли-ко! — Он показал бугристые, с твердой блестящей коркой ладони.
Нагибаясь и укладывая булыжники, слушая брань суетящегося Ивана, Малахов ощутил вдруг странное чувство: словно камнями, что он укладывал в землю, на которую пролилась ночью Федькина кровь, закладывал, замуровывал что-то в самом себе.
В рукавицах работалось много легче. К работе Николай приноровился: клал булыжники споро и ловко. Зонтов продолжал ругаться, но уже не зло, а как бы подбадривал матерком: шевелись, шевелись!
Жара начала спадать потихоньку, удлинились тени, тогда Малахов почувствовал перемену в настроении артели: мужики улыбались, тихо переговаривались, посмеиваясь. Иван тоже улыбался и, часто распрямляясь, смотрел вдоль улицы, прикрыв глаза ладошкой. Все ждали кого-то: голоса были негромки, шутки беззлобны. Малахов разогнулся и огляделся, услыхав вокруг внезапно вспыхнувший гул:
— О! Идёть!
— Смыр-рна-а!
— Явленье Христа народу!
— Не Христа, а богородицы-дево-радуйся, дура!
— Почем ты знаешь — богородицы, хе… Может, Марии Магдалины.
— Наш-ше нижайшее!
— С кисточкой!
Девушка шла по тротуару. Трепетало платье, обнажались колени, она поправляла подол и продолжала путь, слегка косила в сторону укладчиков, чуть-чуть подрагивал в усмешке видимый сбоку уголок рта. Ясно было, что встреча эта — дань уже установившемуся за какое-то время ритуалу.
Тополь тяжелел и ронял пух — ветер нес маленькие комочки перед ее ногами. Она щурилась и смахивала с лица опадавшие пушинки.
— О, матушка! Чудес-сная! Погляди сюды! Ай не глянусь? Роскудрявой какой, глянь. Поцелуй — умру! — смеялись артельщики.
Она повернула на ходу лицо и оглядела их. В этот момент Малахов поймал ее взгляд. Он сбросил рукавицы, вышел на тротуар, взял пиджак и, на ходу застегивая его, двинулся следом за девушкой.
— Эй, куды? — послышалось сзади. — Ну и парень…
Малахов не слышал — он уходил за девушкой. Остановился только на крик Анкудиныча:
— Никола! Эй, обожди!
Он оглянулся — десятник догонял его. Подошел, схватил руку и сунул в ладонь несколько монет:
— Держи, парень! Денег-то нету, поди? А за девкой потопал, туда же. Они таких не любят, брат, х-хе. Завтра приходи, ты нам подходишь, правильно работаешь, как надо. Давай, давай! — Он подмигнул, толкнул в плечо.