Малахов поднялся с земли и неуверенно, как-то зигзагами стал приближаться к девушке. Остановился, отведя глаза в сторону.
— Здравствуй, Коля… — тихо сказала она.
— Ну, здравствуй.
— Что это с тобой? Разлюбил меня, а? Неверный… — Она жалко и кокетливо сложила губы.
— Кто у тебя был? — Слова произносились медленно, с усилием.
Девушка тронула ладонью его щеку, повернула к себе лицо и, заглянув в глаза, сказала:
— Ты про это не думай. Это — не для тебя. И не для меня. Такая судьба, глупая. Хочешь, на колени встану?
— Нет! На колени — зачем же? — Малахов оглянулся на товарищей. — Неудобно…
— Пойдем! — Она схватила его руку, прижалась. — Пойдем, а?
Они пошли по улице, удаляясь от весело кричащих вслед артельщиков.
— Что ж ты меня не спрашиваешь?
— Не хочу пока, — ответил Николай. — Потом.
Вот и кинотеатр. Она встала проверять билеты, а он пошел в зал и целый вечер, до одурения, смотрел «Жену предревкома», сильную кинодраму в шести частях. И все в ней было, как в жизни.
После они двинулись знакомым путем к ее дому, и она не рассталась с Малаховым по дороге. Молчанием не тяготились, ибо было оно легким и таинственным: блестели глаза, влажно мерцали губы. Проводив ее до крыльца, он, раскинув руки, прижался спиной к забору, не отрывая взгляда от размытого сумраком силуэта.
Она отперла дверь, сказала приглушенно:
— Зайди, если хочешь.
Он перевел дыхание, оттолкнулся от забора.
В кромешной тьме Малахов зацепился за порог и ворвался в комнату кувырком, стеснив сердце болью и ужасом. Она засмеялась, зажгла лампу: он сидел на полу и охал, держась за ногу. Принесен был вазелин; Николай завернул штанину, и девушка помазала ссадину. Он завороженно, притихнув, следил за ее руками.
Они долго, долго сидели той ночью друг против друга и говорили. Однако недоговоренным осталось очень многое: некоторые события, как давнего, так и последнего времени, старательно обходились, замалчивались; если же все-таки всплывало такое, что нельзя было обойти, голоса волновались и вздрагивали. Когда разговор начал притухать от усталости и неопределенности, Николай встал, подошел к девушке и, опустившись на колени, прижался головой к ее груди. Она очнулась, положила руку на его голову, слегка оттолкнула:
— Не надо. Не надо, Коля. Подожди… подожди, хороший.
Он встал покорно, ушел на табуретку. Девушка сидела, замерев и глядя в одну точку, еще минут двадцать. Вдруг всплеснула руками и заплакала: громко, в голос, по-бабьи. Малахов кинулся к ней — она обняла его обеими руками и стала целовать, быстро и бессвязно причитая.