Опять Маша неделю пролежала в лихорадке, с горечью осознав за это время, что процентов с прошлого для нее нет и быть не может, и после выздоровления снова пошла на базар. Торговлишка была редкая, скудная, вещи потихоньку исчезали, и начинался уже голод, осень, сумерки, когда на улицах забегали люди, где-то в центре трещали пулеметы, за городом бухали орудия, а на рассвете в дверь ее дома постучали. Маша вышла в сени, прислушалась. На крыльце постукивал кованый каблук, звякала шпора. Она открыла. Изогнулся в поклоне, протягивая букет, пыльный поручик, затянутый ремнями. Он загадочно улыбался, шевелил бровями, и Лебедяева, вглядевшись, узнала офицера, с которым приезжал к ней Тарасов в ту памятную позорную ночь.
Она приняла букет и посторонилась, пропуская его. В комнате он сочувственно почмокал губами по поводу запустения, затем открыл принесенный саквояжик и извлек бутылку шампанского: «За освобождение, за встречу — изволите-с?» Маша, настороженно косясь, принесла рюмки, поручик наполнил их и отрекомендовался Борисом Красносельских, сыном бывшего председателя земельной управы. Маша пила и разговаривала неохотно. Когда Красносельских ушел, оставив саквояжик с продуктами, она долго сидела в оцепенении. Лебедяева сильно изменилась за лето: огрубела характером, барахолка дала норов, острый язык; из испуганного, рано познавшего жизненную изнанку подростка она превратилась в женщину, но не было дорогого дружка, который пробудил бы ее к волнению и любви.
Однако надо было жить, и когда Борис вечером заехал к ней и пригласил в ресторан на офицерскую пирушку по случаю взятия города, она не отказалась. Там пили, танцевали, палили в окно из револьверов. Уже под утро поручик отвез Машу домой и остался у нее…
Связь была долгой, равнодушной, в конце концов оба стали тяготиться ею. Поручик первым разорвал эти непрочные узы. Однажды в ресторане он сослался вдруг на срочные дела и ушел. Маша одна уехала домой на извозчике. Больше Борис не показывался. Скоро город заняли красные. Кончились запасы, когда-то притащенные предприимчивым поручиком, пошла она на барахолку, но и продавать было уже почти нечего. Зимою металась поземка, задувая в подворотни магазинов, выстуживая голодных, стоящих в очередях людей; скакали всадники. Летом полыхали грозы, палил зной, дробно топали походные колонны, текли беженцы из деревни в город и из города в деревню… Помаявшись, ушла этой дорогой и Маша: заколотила окна, двери дома, долго кружила по пыльным проселкам, пока не пристроилась нянькой в дом богатого мужика за харчи. Жена его умерла в послеродовой горячке, восьмерых ребят — от трех месяцев до тринадцати лет — пришлось, обшивать, выкармливать, пестовать. Хозяин был хоть куда: ражий, борода лопатой, он на первых порах не упускал случая лапнуть, «пошшупать» городскую. Но, быв однажды жестоко бит ею — ночью, при реве испуганных ребятишек, — надолго удивился и попытки свои оставил, довольствуясь деревенскими бобылками.