(Сергей Довлатов, «Чемодан»)
Андрей Черкасов:
Он был мальчиком довольно толстым и неуклюжим. Когда Сережа в первый раз приехал к нам в Комарово, я обратил внимание на то, что он как-то странно спускается по лестнице: одну ножку, потом — другую. Думаю, притворяется. Оказалось, нет: у него была такая смешная походка. Это потом он стал блестящим молодым талантом. А тогда, в детстве, он занимался тем же, чем и мы: купался, катался на велосипеде. Я не замечал в нем никаких признаков гениальности. Яркость стала проявляться позже, когда он стал сочинять очаровательные стихи. Сначала именно стихи, но не прозу. Например, к одному из дней рождения он мне написал:
К коммунизму быстро мчусь:
И работаю, учусь,
Как велел на этот счет
Наш отец эН. эС. Хрущев.
Андрюша был моим первым другом. Познакомились мы в эвакуации. Точнее, не познакомились, а лежали рядом в детских колясках. У Андрюши была заграничная коляска. У меня — отечественного производства.
Питались мы, я думаю, одинаково скверно. Шла война.
Потом война закончилась. Наши семьи оказались в Ленинграде. Черкасовы жили в правительственном доме на Кронверкской улице. Мы — в коммуналке на улице Рубинштейна.
(Сергей Довлатов, «Чемодан»)
Людмила Лебединская:
Мне почему-то очень хорошо запомнилось, как мы встречали Новый год. У нас в доме было принято, чтобы во время новогодних праздников дети ходили друг к другу на елки. Потолки у нас были очень высокие, и елки нам родители всегда приносили громадные, такие, какие нужно было нести не под мышкой, а на плече. Тогда елку нельзя было купить на каждом углу, ее нужно было «достать». В нашем доме подарки не приносил собственноручно Дед Мороз, они складывались под елку. Что мы с Сережей могли под елкой обнаружить? Коробку цветных карандашей или набор акварельных красок, книгу — в общем, ничего роскошного, но это был знак внимания, которому мы были рады. У нас оставались с еще довоенных времен стеклянные елочные игрушки, но их было очень немного. В основном игрушки были плоские, картонные. Еще часто мы заворачивали в фольгу орехи и тоже вешали их на елку. Конечно, мы сами делали гирлянды из цветной бумаги, которую в городе найти было не так просто. Это была прекрасная плотная бумага, с одной стороны белая, а с другой — яркого изумрудного цвета.
Я не жалею о пережитой бедности. Если верить Хемингуэю, бедность — незаменимая школа для писателя. Бедность делает человека зорким. И так далее.
Любопытно, что Хемингуэй это понял, как только разбогател…
В семь лет я уверял маму, что ненавижу фрукты. К девяти годам отказывался примерить в магазине новые ботинки. В одиннадцать — полюбил читать. В шестнадцать — научился зарабатывать деньги.