* * *
Войд стоял столбом посредине крайне неприятного, воняющего хлоркой коридора и цвет кожи имел бледно-зеленоватый. Он тосковал, он мнил, он содрогался. И фибры души его скукожились от омерзения и сделались не фибрами, а зудящими струпьями, мимикрировав по причине Войдовой мнительности под те, что были тщательно выписаны на гадостных картинках, развешенных по стенам.
Он страдал и передергивался, а на него надвигалась, пятясь на карачках, похмельная поломойка, она же, как выяснилось, и регистраторша на сегодня. А настоящая регистраторша в одночасье уволилась, захотелось ей лучшей жизни, регистраторше, и, как говорится, кто ее осудит. Поломойка же, отрекомендовавшаяся Ассолью, хотя никто у нее рекомендаций не спрашивал, ворчливо сообщила, что номерки будет выдавать, когда отдраит заведение, а то ходят тут всякие спидозные и носят заразу. И чего ходят, топчут? Все зазря. Не лечится оно.
Настроения сия увертюра бедному Войду не прибавила нисколько, так же, как и неуместно игривый взор идиотки Ассоли, обведенный сине-зеленой осыпающейся пакостью, так же, как и улыбочка ее беззубая, неровно выкрашенная химически розовым. Кошмарная баба! Лицо диспансера, можно сказать.
И стоял бедняга Ромочка Суперейко, он же Войд, посреди коридора, и боялся до чего-либо дотронуться, и старался не смотреть на красочные призывы к праведной жизни, развешенные по стенам наряду с описанием и изображением определенных симптомов. Ну просто сказочное местечко! Рома мандражил, хотелось Роме блевать. Роме просто необходима была дружеская поддержка. И он достал мобильный, чтобы позвонить Никите. Долго прижимал трубку к уху, но никто не ответил, а потом его отключили. А потом он получил из Ассолиных рук номерок, и подошла его очередь к неприятному доктору…
А Таня, самолично нажавшая кнопку отбоя на мобильном, довольно долго думала ответить или нет. Но потом решила, что имя Войд ей решительно не нравится, что именем таким только осьминогов называть, что от типа с таким именем только и жди, что грубостей или неприятностей, поэтому нечего и отвечать. Ей, собственно, следовало поторапливаться, а не раздумывать, потому что через час выставка, а еще не донесены две последних фотографии, которые ей хотелось бы выставить. Вот эту — растерянное и несколько перекошенное от неожиданной вспышки фотокамеры лицо в обрамлении коротких взъерошенных волос на черном ночном фоне, и эту — та же самая, но только крайне раздраженная физиономия в прихожей среди обрушившихся велосипедов. Здорово получилось: человек среди бешеных великов, набычившихся со всех сторон. Эти две — к «Людям и уродам». Ребята оценят. Таня нацепила свои черные перышки, подхватила рюкзачок и полетела шустрым грачиком на Шестнадцатую линию. И чужой мобильный телефон, ниспосланный ей самым оригинальным образом — через каминную трубу, захватила с собою. Уж очень забавная мелодия вызова, просто мятная карамель, сладость и прохлада.