Этот, казалось бы, незначительный факт вызвал у Сибирцева особый интерес к капитану. Позже он имел случай внимательней изучить «кассовую» книгу Сереброва. И он убедился — капитан воевал прекрасно! В бой он вступил командиром взвода во время Курско-Орловской операции, а теперь это был смелый, думающий командир, который справился бы наверняка и с обязанностями командира полка.
Но сам Серебров, ожидая, что его назначат командовать батальоном, говорил об этом с боязнью. Сибирцев спросил его, почему он боится повышения. Серебров ответил:
— А как же, товарищ майор, ведь батальон — это уже сложное войсковое подразделение! А если я не справлюсь? Подумайте, сколько людей под моей ответственностью!
— Ничего, — успокаивал его артиллерист Власов, — справимся! Теперь-то мы научились воевать! Мне вот тоже дают батальон, а уже полчок получить хотелось бы, все-таки можно больше дел наделать…
Серебров испуганно помахал маленькой, сухой рукой.
— Что ты, что ты, ведь это батальон! — Он поднял палец к уху, помахивая им и как бы прислушиваясь к звучанию слова, и вновь проговорил: — Батальон! Это надо понять. А ведь я до войны только и учился, что на летних лагерных сборах! Как же я буду командовать?
— Ну, знаете, капитан, — засмеялся Сибирцев, — вы такую военную академию прошли, что с вами ни один штабной не сравнится…
— Вы это серьезно говорите?
— Вполне.
Серебров подумал немного, потом вздохнул и сказал:
— Нет, все равно боюсь… — И ушел из комнаты, маленький, сухонький, склонив голову к правому плечу.
А на следующий день он был срочно вызван в штаб армии и уехал на фронт принимать батальон. Понятие «приказ» заставляло его, исполнительного человека, напрягать всю волю, и тут уже не могло быть речи о боязни.
На другой день после ухода Сереброва старший лейтенант Ворон тоже добился, чтобы его отправили на передовую, и именно в батальон Сереброва. А вечером бывший шофер-лихач, а нынче отважный командир танковой роты, старший лейтенант Яблочков доложил остающимся, что за ним пришла машина — пора и ему на фронт.
Все разговоры о том, чтобы пойти «в полчок» или командовать батальоном, кончились. Начальство, решило, что майор Сибирцев, знающий язык врага и специально обученный штабной работе, должен пойти в один из отделов штаба армии. А начальству виднее — как оно решило, так и будет.
Одно утешение осталось у Сибирцева: на этой работе он окажется ближе к Марине. Теперь, казалось ему, немедленно и из первых рук получит он сведения о жене.
Внешность начальника разведки, в распоряжение которого поступал Сибирцев, несколько разочаровала его. Майор предполагал увидеть хотя и немолодого, но представительного офицера, а им оказался не только пожилой, но и чрезвычайно усталый человек, с лысинкой, похожей на большую медную монету, с брюшком, откровенно выпиравшим из-под мундира, очень похожий на какого-нибудь начальника маленького треста, кабинетного деятеля, вся дорога которого — от стола до автомобиля. А Сибирцев уже был наслышан, что Масленников много работал за границей, знает четыре языка, во время войны не однажды совершал прыжки с парашютом в тыл противника… И это несоответствие между делами Масленникова и его обликом поразило Сибирцева.