А потом на дом навалился раздавленный в ущелье воздух. Он был плотный и холодный, как вода, и наступал тяжелыми рывками. Не ветер, не буря, а именно сдавливающий поток, в котором невозможно шевелиться, двигаться… И навстречу потоку из-за здания станции вышли три альпиниста, связанные нейлоновым тросом, и двинулись, то подтягивая один другого, то подталкивая вперед там, где поток был слишком плотен. Но вот они исчезли за поворотом, и к этому времени грохот словно бы пошел на убыль, дышать уже становилось легче, и стали слышны слова Чердынцева, который все стоял у окна, ухватившись за косяк:
— Какая беда! Какая беда! Какая беда!
— Почему — беда? Какая беда? — прокричала, сделав усилие, Волошина, и вдруг поняла, что все уже кончилось, только воздух еще качается и сотрясается дом.
— Фан перекрыло начисто, — устало сказал Чердынцев. — А я вам рассказывал, что на этой реке стоят десятки кишлаков и пять городов. Весь урожай республики и сама жизнь края теперь под угрозой.
— Но ведь все это можно взорвать! — сердито закричала Волошина. — Если не аммоналом, так хоть атомной бомбой! Кто же позволит какой-то глупой горе погубить весь урожай или даже весь край?
— В тысяча девятьсот десятом году в Сарезском ущелье вот так же упала гора. Она раздавила весь кишлак Сарез. Только два человека уцелели — они перегоняли стадо овец на летнюю стоянку. Высота завала равнялась восьмистам метрам. Река Сарез оказалась перегороженной. Теперь там озеро глубиной шестьсот метров, а из него стекает ручеек… Но если когда-нибудь эта естественная плотина поползет, то…
— Не может быть, чтобы здесь не было ни исследователей, ни каких-нибудь постов предупреждения! — еще более нервно сказала Волошина.
— Посты-то есть… — пробормотал Чердынцев.
— Так не пугайте меня! — окончательно выйдя из себя, крикнула Волошина.
Чердынцев подумал: вот всегда они так, эти женщины! Они молча переживают катастрофу, а потом только начинается нервное возбуждение. Сейчас она так зла, что может посчитать, будто он нарочно вызвал этот обвал. А когда нервное возбуждение дойдет до предела, ей захочется улететь на первом вертолете, хотя она будет знать, что вертолет прилетел не ради нее. Эти женщины всегда ведут себя так, словно являются центром мира.
Но Волошина уже присмирела. Она стояла рядом у окна и все пыталась что-то разглядеть в черной, почти ночной темноте пылевых извержений. Видно, ждала, что сейчас упадет еще одна гора, за нею — другая, а потом весь мир разрушится и сама она погибнет под его обломками. Но именно — в последнюю очередь! Эгоцентризм, присущий всем женщинам, и тут не оставит ее.