Дети были хмуры, но никто не плакал, даже самые маленькие. Просто намерзлись на воде, просто побаивались, огорчались от разлуки со своими, но словно бы понимали, что взрослые все делают так, чтобы было лучше, и подчинились. А подчинившись, принимали все как должное и ждали, когда же наконец попадут в тепло. Те, кто был постарше, оберегали малышей, помогали им выбраться первыми, словно и они уже поняли разумную доброту взрослых, которые прежде всего заботятся о тех, кто поменьше…
В этот миг ребенок, вылезший на бортовое сиденье и все протягивавший руки женщине, пошатнулся и темной каплей скользнул за борт.
Послышался резкий вскрик, и женщина, принимавшая детей на трапе, схватилась руками за грудь и повалилась набок, Чердынцев еле успел удержать ее. И в то же мгновение с борта амфибии в воду бросился солдат, а с высокой ледниковой гряды, отшвырнув тяжелый плащ, как с вышки, прыгнула Волошина.
Галанин и Каракозов, растерявшись, отпустили амфибию, но офицер с побелевшим лицом властно скомандовал: «Держать борта!» — и оба вцепились в нее изо всей силы, не давая развернуться. И тотчас же из воды у самого борта показались три головы: женщина поднимала из воды ребенка, а Севостьянов, подпрыгнув и ухватившись за борт, держал ее. Офицер скользнул к борту, стараясь не толкнуть своих пассажиров, и поднял ребенка. Чердынцев заметил, как странно расширились его глаза, как он растерянно сказал: «Тома!» — и, передав ребенка второй женщине, ухватил Волошину за руку, резко выдернул ее из воды и поставил на днище, потом помог выбраться солдату. Волошина стояла молча, а он все оборачивался к ней, произнося растерянно одно и то же: «Тома!» — или удивленно: «Тома?» Волошина, отжимая волосы, тихо сказала: «Перестань, Павлик! Я здесь в командировке!» — и, переступив с борта на лед, взяла мокрого перепуганного ребенка из рук женщины и пошла, почти побежала в дом. Чердынцев, попросил офицера отпустить и солдата. Офицер коротко приказал: «Севостьянов, в здание! Попросите что-нибудь переодеться!» — а сам деловито продолжал высаживать своих пассажиров.
Каракозов закрепил амфибию якорной цепью, подхватил последнего из ребятишек и побежал с ним в дом. Офицер вылез на трап, приложил руку к шлему, отрекомендовался:
— Капитан Малышев. Командир саперного батальона.
Чердынцев назвал себя и пригласил капитана в дом.
Капитан с удивлением разглядывал станцию, — наверно, оценивал труд, который пришлось приложить людям, чтобы поставить на краю ледника этот двухэтажный дом со стеклянными верандами, с высокой башенкой для кругового обзора. И хотя он понимал, конечно, что дом был построен где-то далеко, а здесь лишь собран, все же поглядывал на Чердынцева с уважением.