— По-моему, под нами стоит катран. Он появился, когда я была еще метрах в двухстах от вас.
— Ну, черноморские акулы не нападают на человека! — усмехнулся Чердынцев, покосившись на Волошину. По его теории выходило, что женщины любят, когда их спасают от опасности. Вот и Волошина, за неимением иной опасности, придумала катрана. И пояснил: — Эти черноморские акулы опасны только рыбакам — рвут сети своими твердыми наспинными шипами. Да и что катрану делать недалеко от пляжа: тут не только рыб — медуз-то всех пораспугали.
— Я сама хотела бы на него напасть, но теперь не беру ни ружья, ни маски. В первые дни еще на что-то надеялась, но так и не застрелила ни одной рыбы. Вы умеете смотреть под водой? Может быть, нырнем?
Она перевернулась лицом вниз и тотчас ушла под воду, как лезвие ножа. Догнать ее он уже не мог. Однако катрана увидел. Полутораметровая рыбина лениво стояла на месте, черная, в шипах, с раскрытой пастью, словно ждала, что пловчиха сунет руку меж ее острых, в несколько рядов, зубов. Волошина прошла так низко над акулой, что заслонила ее от Чердынцева. Катран резко метнулся вправо и скрылся в холодной глубине.
Вынырнув, Чердынцев увидел, как Волошина уплывает к берегу. Он погнался было за нею, но она шла, словно торпеда. Он крикнул:
— Как же вас зовут?
Она, наверно, ждала этого вопроса, потому что вдруг перестала взмахивать руками и ответила:
— Тамара Константиновна! Я подожду вас у входа в парк…
Чердынцев усмехнулся. Вспомнил, что до женского пляжа дальше. Значит, она была уверена, что ее собеседнику захочется продолжить это знакомство?
И лениво раскинулся, снова. Но лежать почему-то больше не хотелось. Вздохнул, словно терял нечто невозвратное, а в то же время и радуясь чему-то, — уж не тому ли, что Волошина отметила его? — и медленно поплыл к берегу. Нет, он совсем не собирался стать похожим на нетерпеливого мальчика. Если ей хочется продолжить разговор, начатый в море, пусть она и подождет. А не он. Он действительно не так молод, чтобы думать, будто каждый случайный разговор или даже назначенное свидание могут что-нибудь означать…
Но из купальной кабинки вышел довольно торопливо. Посетовал, что костюм помят, — мог бы воспользоваться услугами нянечки, она уже сделала ему замечание за то, что «такой представительный мужчина, а об костюмчике не заботится…», — потом вспомнил, что неудобно заставлять ждать женщину, и оказался на условленном месте раньше. И только тут опять напустил на себя привычную сухость.
Впрочем, Тамара Константиновна подошла так быстро, словно стояла где-то рядом, в другой аллейке, и ждала, когда он появится. Она оживленно размахивала пляжной сумкой, но не такой громоздкой уродиной, похожей больше на чемодан, какими щеголяли другие женщины, а маленькой, плоской, как будто шла в театр. Однако о гриме она не забыла: ресницы были накрашены, глаза подведены и удлинены наискось к вискам. И Чердынцев удивился: эта недавняя мода ничуть не огрубляла ее лицо, как у многих женщин, а делала как бы тоньше, красивее, появилось в нем что-то тревожащее, зыбкое, как если бы на один негатив со снимком чисто русского лица наложили другой — со снимком лица японки. И Чердынцев, не очень-то любивший всяческие женские ухищрения в поисках красоты, невольно расширил изумленные глаза: так близко он Волошину никогда не видел, а скрыть свое удивление не сумел, чем, вероятно, и доставил ей удовольствие, хотя делать этого не собирался.