Скоро подземный шум и надземный грохот стали утихать, теперь удары слышались скользящие, мелкие, и Малышев, налегая на деревянный рычаг, снова поднял бетонную защитную плиту и открыл щель, крикнув в то же время:
— Осторожнее, товарищи!
Все просунулись вперед. Еще ходило взбаламученное море пыли, еще дышала земля, но ветер, поднятый взрывом, откачнулся от гор и вернулся обратно туда, где он родился. Перед людьми открылась черная шевелящаяся река из взорванной, разрыхленной земли, и все с удивлением увидели, что она, эта река, проведена, как плугом, от края и до края, везде почти одинаковой глубины, а все, что прежде лежало в ее ровном русле, отодвинуто метров на десять — пятнадцать в ту и в другую сторону. Стало понятно, что подрывники заранее подсчитали, сколько нужно места для разворота машин, для маневра… Многие порывались выйти наружу, но Малышев прикрикнул и поднял руку. И стало слышно: все еще щелкали камешки, как будто это были отдельные выстрелы кончающегося боя…
Но от смотровой площадки, из-за дувалов и кишлачной площади народ уже валил валом. И Малышев открыл бетонную дверь блиндажа.
На кишлачной площади взревели бульдозеры, экскаваторы. Они показывались из-за домов, и это тоже было как продолжение боя, только, казалось, идут танки. Идут танки после артиллерийской подготовки, чтобы проутюжить окопы и траншеи. И машины на самом деле шли по новому мосту, построенному ротой Золотова, через русло на полной скорости к этой длинной и глубокой траншее.
А Малышев, выйдя из блиндажа, прыгнул в траншею. В руке у него оказалась мерная рейка, а бегущий следом солдат нес охапку цветных флажков.
Малышев воткнул один флажок, второй, и тут же в траншею попрыгали солдаты с ломами, кирками, лопатами, и там, где только что установилась тишина, вновь загремело железо о железо и железо о камень. Отдохнувшие саперы начали вторую очередь шурфов.
И на западном конце этой траншеи, куда побежал, спотыкаясь и поскальзываясь на мокрых, выброшенных взрывом камнях, Ованесов, тоже замелькали флажки, там спрыгивали вниз дехкане в подоткнутых за пояс халатах с кетменями и лопатами, и опять крылато полетела выбрасываемая земля.
Уразов стоял на краю траншеи, смотрел на завал, потом туда, где курились фонтанчики земли, и чувствовал то смелое освобождение от страха, которое приходит, когда видишь силу человека. Ему нравились и Малышев с его солдатами, и колхозные добровольцы, и он уже прикидывал в уме, когда победа будет достигнута полностью. Так, вероятно, полководцы в штабах обдумывали планы последних сражений с фашистскими войсками, стоя на берегах немецкой реки Шпрее, а Днепр и Волга казались столь далекими, что вспоминались не сражения на тех реках, а их ширь и простор, их величавое течение, будто и не было там сражений…