В снегах родной чужбины (Нетесова) - страница 77

А к вечеру баржу остановил пограничный катер. Федька побледнел, услышав требование немедленно остановиться.

— Документы на плавсостав предъявите! — прыгнули на баржу трое пограничников. И осветили фонарями лица всех троих.

— Сейчас принесу, — спокойно ответил Степан и неспешно спустился в трюм за документами. Вынес пограничникам бумаги.

Федька стоял ни жив ни мертв.

«Броситься за борт? Пристрелят из автоматов, как собаку. А не сбежать — вернут в зону», — катил по спине холодный пот.

— А где ваш четвертый? — спросили пограничники Степана.

— Приболел. Дома остался. Да и чего уж там… Сами справляемся.

— Никого не подбирайте! Из зоны зэк сбежал. Рецидивист. Ворюга и убийца! Если заметите кого на берегу — сообщите! — Пограничники вернули документы Степану и тут же покинули баржу.

Под утро их снова проверяли пограничники. Эти сверяли лица с фотографиями. Но Федька спал в трюме, укрывшись с головой. Его не стали будить. Поверили на слово Степану.

Уже в Холмске тот принес поношенный костюм. Переодел Федьку. Посадил на грузовой пароход, уходивший в порт Ванино. Сунул в руки узелок с едой.

— Удачи тебе! Мне тоже помогали в свое время. Иначе бы не выжил. Иди, спасайся! Плох ты или нет, не я судья тебе. Судей много развелось на земле. Оттого все реже люди попадаются. Спеши. И помни, я помогал тебе выжить. Никого не убивай. Слышишь? Не смей этого! Беги от греха!

— Дай хоть адрес, чтоб должок я мог вернуть, — попросил Федька.

— Мне ты ничего не должен. Судьбу и жизнь за деньги не выкупают. Если ты и впрямь был фартовым, одумайся. Ведь Бог под каждым есть. Он все видит. Каждого! А если правду мне сказал, что из сосланных, прости за сказанное! И дай Бог счастья твоей судьбе.

Через пять дней Федька был уже далеко. Он вернулся в Омск. И через день нашел «малину» Казбека, которая недавно вернулась из гастролей.

Влас, увидев Федьку, искренне радовался возвращению кента:

— Слинял?! С Сахалина?! Вот это фарт! Такое не всякому законнику обламывалось! Да ты совсем фартовым стал! — Он хлопал Федьку по плечу.

— Без ксив с Сахалина смылся? Даже без липовых? — удивился Казбек и смотрел на беглеца, не веря собственным глазам. — Теперь одыбайся! Завтра сходка, и в дело тебя возьмем! — улыбался фартовый довольно. Слушая рассказ Федьки, как тянул ходку, он сочувственно качал лохматой головой.

Федька, оглядевшись, не увидел среди фартовых Сивого. Спросил о нем у Власа. Тот вздохнул:

— Нет кента. Откинулся. Подзалетел под «вышку». Размазали его лягавые уже давно.

— На деле попух?

— Почти. Своих кентов из мусориловки доставали. Пятеро загремели. В меховом. Накрыли всех скопом. Я в окно смылся. Казбек за мной. Еще шестеро наших следом. А эти хотели буром проломить лягавых. Они в цепь стали, пидоры. Двоих на месте размазали. В лоб. Остальных скрутили и в воронок. Мы ночью выручать пошли. Троих лягавых уложили. Думали, всех ожмурили. Да хрен там! Один, падла, свалился со стула на пол, нарисовался откинутым. А когда мы кентов из камеры достали, он по всем из «пушки» стрелять стал, хорек зловонный, и кнопку тревоги давил. Ну, Сивый на него и сиганул. Хотел тихо придавить. Мы смывались тем временем. А тут мусора по тревоге прихиляли. Сивый смыться не успел. Его и застукали на том лягавом. Успел кент менту горлянку перекрыть. Но и самого ожмурили. Всех чертей взвалили. И стремачили кента по четыре мусора у камеры. В одиночке он канал целый месяц. В тюряге. Даже «грева» ему не могли послать. А и суд закрытым был. Ни одну шмару к Сивому не подпустили. Даже проститься не дали, падлы! — побагровел Влас.