Я скатал в плотный комок горячую фольгу из-под бортового питания и объяснил, что перед «турком» располагался комод около метра высотой и такой же в ширину, внутри которого находились всевозможные шестерни, рычаги и валики. Перед шахматной партией барон открывал дверцы и выдвигал ящики комода. Никто никогда так достоверно и не выяснил, в чем на самом деле заключался секрет устройства, хотя в дальнейшем ходили слухи, что играл спрятанный внутри горбун Вильгельм Шлумбергер из Эльзаса. Я слышал и другую версию — игроком якобы был польский офицер Ворульский, которому на войне пушечным ядром оторвало половину тела.
Полет длился всего два часа, и, убаюканная двумя бутылочками вина и историей про робота, моя соседка уснула. Когда мы пошли на посадку, она все еще спала. Стюардесса наклонилась ко мне и попросила застегнуть ремень безопасности. Легкий запах духов следовал за ней, а когда я посмотрел в иллюминатор, то увидел пейзаж, медленно погружавшийся в сумерки, реку, которая пробиралась между лесистыми островками, везде виднелось жилье, на всем лежала печать человеческого присутствия. Самолет продолжал снижаться, дома росли, обретая свои настоящие размеры, прижимались друг к другу, и вскоре мы преодолели обширные предместья с многоэтажками, геометрия которых постепенно принимала свою извечную форму. Они жили собственной жизнью, и вот я различал уже балкончики, тысячи балконов, на которых люди сушили белье в тени спутниковых антенн. Покачивались в кашпо горшки с цветами, занавески выгорели на солнце, и, когда самолет совершил крутой вираж, я услышал гул двигателя и свет ударил в лицо.
Потом я стоял в зале аэровокзала и ждал багаж, разглядывал наклейки на чемоданах, ползущих по конвейеру, — напоминания о путешествиях в экзотические страны. Моя соседка из самолета простилась со мной. Она сказала, что постарается в следующий раз не бояться так сильно, а я, в свою очередь, пообещал разгадать для нее загадку «турка». Когда, пройдя паспортный контроль, я вышел в зал аэропорта, отделанный бело-красным пластиком, то на секунду замешкался, не зная, куда идти. Обтекающая меня толпа — мужчины с портфелями, водители такси, кричащие на чужом языке, стюардессы в синей форме, уборщицы, дребезжащие своими тележками, — все эти люди, словно брошенные в океан бутылки с посланиями, эта спешка и толкотня, всё поплыло у меня перед глазами. Я видел, как моя спутница растворилась в толпе, и на мгновение остался один в зале, пытаясь найти указатели, ведущие хоть к какому-нибудь выходу. В конце концов я отыскал нужный автобус, и мы поехали через темнеющие пригороды с вульгарно подсвеченными турецкими киосками, мимо призрачных громад промышленных кварталов с мрачными, непроницаемыми оградами. Салон вечернего автобуса был наполовину пуст, и минут через двадцать мы уже были в центре, свернули на Унтер-ден-Линден,