Любовь Петровна вообще не терялась нигде. Она разговаривала с Ага — ханом и его женой, как будто только вчера с ними простилась и на следующий день вновь пришла к ним в гости.
После обеда все переместились в гостиную, пили кофе, разговор был общий, потому что хозяева о нас ничего не знали, да и мы о них тоже.
Принцесса сказала, что собирается в Москву. Ей очень хотелось познакомиться с нашей столицей. Она взяла слово с Сергея Иосифовича и с меня, что, когда приедет, мы непременно позовем ее в гости. Я пообещала, но мне тогда это показалось нереальным.
Когда мы возвращались в гостиницу, то увидели залегших в кустах репортеров. Они пытались сфотографировать хотя бы автомобиль, в котором мы ехали.
Дня через два Григорий Васильевич Александров признался:
— Я не знаю, куда фотопленку спрятать.
Дело в том, что он с разрешения Ага — хана и его жены снимал нашу встречу.
— Боюсь, что пленку украдут. Я прихожу в отель и чувствую, что кто‑то рылся в моих вещах.
Действительно, Александрову предлагали большие деньги всего лишь за один негатив.
Газеты много писали о нас, в том числе и всякую чепуху. Будто мы привезли с собой столько черной икры, что Ага — хану подарили чуть ли не бочонок.
Нас приглашали то на дегустацию сыров, то на вечерний раут в старинном замке. Я даже не представляла, что все это может быть в жизни.
И только в Каннах узнала нравы желтой прессы: сижу в номере, вдруг легкий стук в дверь, открываю, — врывается человек, отталкивает меня, открывает дверцы шкафа и начинает фотографировать мой нехитрый гардероб. Я онемела, не знала, что сказать, а он все снял и так же проскочил мимо меня в дверь, даже не попрощавшись.
У нас был прекрасный переводчик, добрый, отзывчивый человек. Он сразу понял, что я стараюсь из трех платьев изобрести двадцать нарядов. Однажды он говорит:
— Мадемуазель Клара, моя мама портниха.
У меня был красивый шарф из настоящего венецианского кружева. Я купила его по случаю в московском комиссионном магазине.
— Вы меня извините, но, если вы пожелаете, моя мама сделает из вашего шарфа нечто бесподобное.
А тогда только входили в моду платья без бретелек. На чем все держалось, я даже не понимала.
Мы поехали. Я отдала маме переводчика этот шарф, и на следующий день она сделала мне модный лиф.
Потом нас посетила какая‑то дама и преподнесла в подарок бижутерию. Получился роскошный, ослепительный наряд. Когда я, немного оробев, спустилась в холл, портье даже присвистнул:
— О ля — ля, мадемуазель!
Я покраснела…
Встречи в Каннах продолжались, и однажды Юткевич сказал, что завтра нас ждет Пабло Пикассо.