Только после ужина, когда уже совсем стемнело, к ней вдруг подбежали две девочки в одинаковых платьях. Одна — пониже, другая — чуть выше. Одна стриженая, другая с длинными косами.
— Ты тоже новенькая? — спросила первая, та, что была пониже. — Приехала вместе с Милой?
— Да, — тихо ответила девочка. — Ты тоже, как и Мила, по дороге потеряла маму?
— Нет, — ответила девочка.
— А как тебя зовут? — спросила вторая, повыше, с длинными чёрными косами.
— Катя, — всё так же тихо ответила девочка и, помолчав, прибавила: — Фамилия моя Петрова.
— Нет, фамилии нам не надо, — сказала вторая, с косами.
А первая, поменьше, её звали Клавой, снова спросила:
— Наверно, в твоих местах проклятые фашисты, да?
— Да, — грустно ответила девочка.
— Ты не бойся, их обязательно прогонят. Обязательно!
— Я знаю, — ответила девочка.
— Значит, твоя мама не потерялась? — спросила теперь уже та, что повыше, с косами. — Где же она?
Новенькая девочка ничего не ответила. Может быть, она просто не расслышала вопроса? Как раз в это самое мгновение раздался голос пионервожатой Марины и во всю свою звонкую медную глотку затрубил горн, призывая ребят на вечернюю линейку. Голос горна, заглушая все остальные голоса, был слышен и на лужайке перед домом, и на волейбольной площадке, и в столовой, и на кухне, по всем комнатам и в коридоре. Он был слышен и около колодца, где теперь не было ни души и только в маленькой лужице неясно отражалась светлая высокая звезда…
Слева, на первой кровати, спала Мила. Она спокойно дышала, чуть выпятив пухлые губы и аккуратно подложив под щёку вместе сложенные ладони.
Дальше была кровать Наташи, и тоже слышалось ровное и тихое дыхание.
Ещё дальше спала Анюта, девочка с длинными чёрными косами. Одна рука её вместе с тёмной косой свесилась почти до полу.
Но Катя не могла уснуть.
Глаза её, помимо воли, всё время открывались, и голова была полна неясными, сбивчивыми мыслями.
Прямо в глаза ей светила луна. Может быть, этот лунный свет и синий воздух за окном мешали ей спать?
Наверное, так. Дома окошки всегда изнутри закрывали ставнями, и если ночь бывала лунной, лишь тонкая голубая полоса, пробиваясь между створками, бежала по коврику мимо кровати и, мерцая, ложилась на большое зеркало.
Катя закрыла глаза, прикрыв их сверху ладонью.
Разве были когда-нибудь в её жизни и те белые ставни на окнах, и та полоска лунного света на коврике, и то зеркало, перед которым она, Катя, заплетала свои пушистые светлые косы?
Катя закинула руки за голову и открыла глаза. Луна светила ей прямо в лицо…