До замка я добрался уже на рассвете. Идти было совсем недалеко, да и в темноте я видел неплохо, но навалилась вдруг усталость. Не физическая, я по-прежнему был силен, не магическая, вряд ли на «грохот, треск, огня сверканье, в тучах снова замыканье», устроенные мною сейчас, ушло так уж много сил. Скорее, я чувствовал себя морально выжатым, как лимон, – слишком много мне пришлось убивать, а ведь я здесь чуть больше двух суток. Сознание – штука милосердная, и с самого начала я ощущал себя этаким персонажем компьютерной игры, стрелялки-бродилки вроде «Еретика», в который я любил резаться в детстве. Но теперь вдруг до меня как-то резко дошло, что все здесь – по-настоящему, и люди по-настоящему умирают, и кровь тоже не из разведенных чернил. И меня! Меня самого могут в любой момент по-настоящему убить, и я сдохну в этом проклятом мире, в куче собственных кишок. Когда пришло это понимание, мне в первый раз, наверное, со дня встречи с Шутником стало по-настоящему страшно. Вот и просидел остаток ночи, привалившись к стене и ни о чем не думая, – тоже защитная реакция, наверное.
Однако когда рассвело, моя хандра как-то постепенно улетучилась. Жить стало лучше, жить стало веселее, как говаривал гений всех времен и народов. Еще бы солнце вместо этой серой мути, но чего нет – того нет. Угораздило же Гектора вляпаться во всю эту историю именно в сезон дождей!
В лагере не было никого – солдаты не только увели живых, но и мертвых то ли унесли, то ли прикопали. Ну и собрали все до последней стрелы, и лошадей увели. Это они правильно сделали, кстати, потом небось и дома на блоки разберут да в кладовые замка утащат – как ни крути, а тоже трофей. Времени я зря терять не стал и зашлепал в сторону замка, с трудом вытягивая ноги из жирной, липкой грязи и опасаясь утопить в ней сапоги. Одну-то лошадь могли бы и оставить, сволочи!
Примерно с этой мыслью, пребывая в крайней степени раздражения, я добрался до замка и полюбовался на поднятый мост, после чего заорал, чтобы открывали. Наверху, из надвратной башни, высунулась чья-то лохматая башка, и сонный голос выдал:
– Ну чаво орешь? Не велено пущать никого!
– Я те дам «не велено»! Я тебя сейчас во рву утоплю! Глаза разуй, скотина!
То ли он смог наконец разглядеть, кто перед ним, то ли просто узнал мой голос, однако испуганно ойкнул, и пару минут спустя подъемный мост рывками, словно нехотя, начал опускаться. В воротах открылась небольшая дверь, пропуская меня внутрь, и тут же захлопнулась, вновь отрезая замок от внешнего мира. Сзади заскрипел, поднимаясь, мост. Что же, в свете последних событий это не выглядело ни паранойей, ни даже обычной перестраховкой, действия дружинников я мог только одобрить. Поэтому, глянув на сжавшегося в страхе дружинника, я лишь кивнул и зашагал дальше. Позади меня раздался звук, напоминающий шипение мехов старого баяна. Лишь пройдя метров пятнадцать, я сообразил, что это был вздох облегчения.