«Ээ-э… господа… Так по какому вы, собственно, делу?» — Мардафат уже стоял возле своего стола. Он выглядел совершенно преображенным. Глаза Председателя сверкали. Руки, хотя еще и тряслись, но заметно меньше — настолько, что Мардафат оказался в состоянии открыть ящик стола и, вынув оттуда коробку с патронами, медленно, но верно заряжать пустую обойму.
Гавнери тем временем, хлюпая и посвистывая зубом, досасывал последние капли. Мардафат оставил совсем немного, и Урино не только не насытился, но напротив, всего лишь раздразнил аппетит. Он встал с четверенек, отряхнул с коленей штукатурку и промокнул губы белоснежным платком. Засер насмешливо наблюдал за этими интеллигентскими ужимками. Его собственный подбородок был красен от запекшейся крови, но это скорее нравилось ему, чем мешало. Председатель запихнул последний патрон, и со щелчком загнал обойму в «Магнум». Сунув пистолет в кобуру, он нажал на кнопку звонка. Щекастый Махлюд вбежал в комнату и предупредительно застыл, опустив голову и высоко приподняв зад.
«Чего встал, как Гейлин? — добродушно осведомился Мардафат. — Убери объедки.»
Махлюд подбежал к телу активистки и, ухватив ее за обе ноги, поволок к выходу. Перед тем, как захлопнуть дверь, он обернулся: «Не надо ли подмести?»
«Потом! — нетерпеливо отмахнулся Засер и повернулся к Гавнери. — Ну? Говорите. У меня еще уйма дел. Посол Испании и так далее.»
Седовласый вурдалак церемонно поправил прическу. Он не стал говорить издали, но сделал несколько шагов и, оглядываясь на дверь, наклонился над самым председательским столом. Мардафат удивленно смотрел на старого соратника.
«Да ты что, Урино? — сказал он, усмехаясь. — Зачем такие церемонии? Говори прямо, тут никто не подслушивает.»
Но это отнюдь не успокоило Гавнери. Он сделал умоляющий жест, и еще настойчивее потянулся к заросшему седым волосом уху Мардафата.
«Вы меня знаете, Председатель, — проскрежетал Гавнери негромким напряженным полушепотом. — Я не стал бы беспокоить вас по пустякам. Но на этот раз дело и вправду нешуточное. Позавчера убили нашего человека из прокуратуры.»
Мардафат слегка отодвинулся.
«Ну и что? — спросил он в крайнем изумлении. — Я читал об этом в газетах. Мне докладывали. Конечно, жалко честного упыря, но с кем не бывает? Полиция утверждает, что убийство совершено на романтической почве. Что тут такого?»
«И в самом деле, что тут такого? — Гавнери выпрямился с видом оскорбленного достоинства. — Речь, между прочим, идет о моем ближайшем соратнике. Знали бы вы, сколько ведер вражеской крови мы выпили с ним на пару… Когда Шабак ликвидирует какого-нибудь заштатного вурдалака из Фатха, вы устраиваете десятитысячную демонстрацию! А тут — ерунда… подумаешь… какой-то еврей из израильской прокуратуры…»