В пассаже не было ни души. Они прошли несколько метров вдоль слепых витрин пустующих лавок и оказались перед небольшим — два на полтора — окном, на котором крупными неровными буквами значилось: «У Гриш» и пониже, помельче: «и настоящая русская баня».
Крупная надпись была полна внутреннего драматизма. Видимо, художник приступал к работе полным сил и желания осчастливить человечество великим шедевром рекламного искусства. Поэтому буква «У» вышла большой, уверенной и ужасно оптимистической. Закончив с разгона букву «Г», график нежданно-негаданно обнаружил, что, если он будет продолжать в том же духе, то места, пожалуй, не хватит, и придется идти на компромисс. Таким образом, следующие две буквы, а именно: «ри» хранили явный отпечаток мятущегося артистического сознания, вынужденного втискивать себя в тесные обывательские рамки. Буква «ш» знаменовала собою кульминацию творческого конфликта художника с косной средой, ибо сразу же вслед за нею шел оконный переплет, и пространства для несчастной последней «и» решительно не оставалось. Но, как это часто случается с истинными творцами, сопротивление тупого материала, ударившись, как кремень, об огниво артистического таланта, высекло искру гениальности. Не убоявшись революционности своего решения, художник смело перенес заблудшую букву из верхней надписи в нижнюю, обеспечив таким образом не только обыденную смысловую, но и глубинную метафизическую связь между ними.
Изнутри витрина была наглухо занавешена тяжелой темной портьерой. Рядом с окном помещалась дверь, на которой колыхался плохо приклеенный листок с надписью от руки. Надпись гласила: «Приходите к нам! Заодно и помоетесь!»
Брандт потянул на себя дверь и посторонился, пропуская Милу вперед. Они оказались в небольшом помещении, более похожим на бар, чем на предбанник. Под единственным окном теснились два столика и стулья. Но главными тут были, конечно, не они. Здесь царила барная стойка. Она вырастала из левой стены и уверенно шла дальше, вдаваясь в комнату, как в море, наподобие мощного причала. Высокие барные табуреты толпились вокруг нее, как суда на погрузке.
За стойкой возился с пивным краном хозяин заведения, плотный дядька неопределенного возраста с круглым улыбчивым лицом.
«Как тут насчет помыться?» — спросил Брандт, водя глазами по стенам, скупо украшенным несколькими фотографиями.
«А як же! — весело ответил хозяин, обласкав Милу оценивающим взглядом истинного любителя. — И помыться тоже. Вы по записи?»
Он достал из-под стойки растрепанный гроссбух.
«Нет, Гриша… — томным голосом произнесла Мила, залезая на табурет и кладя свою увесистую грудь на стойку перед хозяином. — Вы ведь Гриша, правда? Нет, мы не записывались. Мы просто шли мимо и нам вдруг оо-очень захотелось помыться. Ну прямо мо-о-о-чи нету…»