Я встала на четвереньки. Он отвязал веревку от клетки и небрежно бросил позади меня. Теперь она свешивалась с моей шеи.
– Посмотри на меня, рабыня! Я послушно подняла глаза.
– Ползи в хижину.
– Да, хозяин.
И они, Турнус и Клитус Вителлиус, отвернулись от меня.
– До полудня я должен уйти, – говорил Клитус Вителлиус. – Меня заинтересовали четыре слина.
– Обсудим, – отвечал ему Турнус.
Они вернулись на площадку. А я, стоя на четвереньках с веревкой на шее, оглядела площадку, стойки с веревками и кнутами, повозки, клетки, бревенчатую ограду и, не вставая, отправилась в путь – через посыпанный песком пятачок к хижине Турнуса. За мной волочилась веревка.
Я начинала понимать, что значит быть рабыней крестьянина.
Добравшись до улицы поселка, я остановилась. Передо мной кто-то стоял. Вся в грязи, с веревкой на шее, униженная, несчастная, я подняла голову. Двое. Крестьянские парни.
– Что за рабыня? – спросил один. Брен Лурт, вожак местной молодежи, неотесанный грубиян, полуюнец, полумужчина. Говорят, его прочат в предводители касты.
– Та самая умница-красавица, что улизнула от нас вчера ночью, – объяснил его приятель.
– Так, вот она!
– Говорят, – продолжал другой, – что ее подарили Турнусу.
– Так значит, – осклабился Брен Лурт, – она в деревне останется?
– Похоже.
– Пожалуйста, хозяин, – запричитала я, – не задерживай меня.
– Давай не будем задерживать, – предложил Брен Лурт. Они расступились, словно перед свободной женщиной. На четвереньках, волоча за собой веревку, я потащилась дальше по грязноватой улочке под палящим солнцем.
Где ты, Джуди Торнтон, прелестная студентка?
Вспомнились мальчишки из колледжа – как я их презирала, ни во что не ставила! Как задирала перед ними нос! Вот посмеялись бы, увидев, во что я превратилась в мире настоящих мужчин.
У хижины Турнуса, рядом с украденной из лагеря леди Сабины повозкой, груженной всяким скарбом и припасами, стоял Клитус Вителлиус.
Рыдая, я обхватила его колени.
– Оставь меня себе, хозяин! Оставь меня! – молила я. Он глянул на меня. До полудня – считанные минуты.
– Я люблю тебя, хозяин!
– Не хочет быть рабыней крестьянина, – расхохотался один из мужчин.
– Люблю тебя, хозяин! – со слезами на глазах твердила я.
Клитус Вителлиус подобрал с земли свисающую с моей шеи веревку.
– Не хочет в Табучьем Броде оставаться, – не унимался воин.
– Кто ж станет ее за это винить? – подхватил другой. Обняв колени Клитуса Вителлиуса, я не отводила от него
глаз. Он держал веревку.
– Я твоя рабыня, ты покорил меня, – рыдала я, – прошу тебя, оставь меня себе.
Ногой он прижал веревку к земле и дернул на себя. Голова моя откинулась, я беспомощно растянулась в пыли у его ног.