Нежно склонившись к спящему чудовищу, я поцеловала его – тихо-тихо, чтобы не проснулся.
И снова откинулась на меха у его ног. Брезжил рассвет. Один раз ночью он рассмеялся – мягко, раскатисто, крепко прижимая меня к себе, глядя мне в глаза, – рассмеялся торжествующим смехом собственника. Я задохнулась от восторга и благодарности.
Хозяин доволен своей девочкой!
Снаружи распевали птицы, бархатистые лучи рассвета прокрадывались в шатер.
Как далек этот мир от Земли с ее загаженной природой, ужасными толпами, с ее ханжеством и лицемерием! Кончиками пальцев я коснулась клейма – и вздрогнула. Нельзя его трогать! Надо, чтобы как следует зажило. Мне хотелось, чтобы клеймо получилось лучше некуда. Разве найдется девушка, которой не хочется иметь самое замечательное клеймо? Даже помаду и тени для век всегда выбираешь получше, а ведь их смыла – и нет. А клеймо – навсегда! Каждой хочется гордиться своим клеймом. Если оно сделано на славу, чувствуешь себя увереннее и спокойнее. Часто клеймо и ошейник – все, что носит на себе девушка. Так что клеймо – немаловажная деталь. К тому же не секрет: на Горе считают, что миниатюрное, прелестное, удачно расположенное клеймо добавляет девушке очарования. Я пыталась заставить себя возненавидеть свое клеймо – и не смогла. Ведь оно такое красивое, да и потом – теперь оно часть меня! Поцеловав кончики пальцев, я коснулась ими лепестков цветка рабынь, что расцвел вчера вечером на моем теле – против моей воли, по велению моего господина. Я лежала, наслаждаясь утренней свежестью. Будь я на Земле, сочла бы себя рабыней. Но здесь, в этом мире, с выжженным на теле клеймом я впервые в жизни ощутила себя поистине свободной. На Земле, скованная по рукам и ногам незримыми цепями, я себе не принадлежала, не смела дать волю чувствам. Условности и приличия воздвигли несокрушимую стену между мною и моей душой. Жила, точно в оковах, несчастная жертва благопристойности. А теперь, пусть в любую минуту меня могут посадить на цепь, душу мою не тяготит ничто. Вот она, настоящая свобода! Вот оно, счастье!
Вдруг я испуганно замерла. На меня упала его рука. Ползком я подвинулась ближе, к его бедру, чтобы голова оказалась под его ладонью. Еще в полудреме он дотянулся до меня, запустил руку в волосы, подтянул повыше, к поясу. Я – рабыня. – Да, хозяин, – прошептала я.
Разбудил меня толчок рукояткой плетки.
– Кейджера, – прошептала Этта, – кейджера.
Раннее утро. Уже рассвело. Хозяин спит. Кроме нас с Эттой, в лагере никого.
Трава еще не обсохла. Я выбралась из шатра.
Сейчас Этта задаст мне работу. Я – рабыня. Мое дело трудиться. Вокруг в шатрах спят, раскинувшись на мехах, мужчины. Они – хозяева. Мы, женщины, рабыни, должны привести в порядок лагерь. Дел тут хватает. Принести воды, натаскать хвороста, разжечь костры, приготовить завтрак. Когда мужчины соблаговолят подняться, у нас все должно быть готово.