— Ну все, довольно, — нахмурился Першин. — Хватит дурака валять. Поигрались и будет. Раздайте людям талоны.
— Не дождешься! — заявил идеолог в очках.
Тут произошло то, чего никто не ожидал: взмахнув рукой, Першин ударил ребром ладони по столу, доска столешницы разломилась на две половинки, как будто ее разрубили топором. В комнате и в приемной повисла мертвая тишина.
— У меня жена и двое детей, нам положено четыре талона, — Першин приблизился к старушке-секретарю, та испуганно оторвала четыре талона и отдала трясущейся рукой.
— Большое спасибо, — поблагодарил ее Першин и жестом пригласил людей из прихожей — заходите, мол, берите…
Толпа хлынула через порог и заполнила, затопила комнату, старики ошеломленно озирались в общем гомоне и сутолоке; сидя на стульях, они потерялись среди шума и толчеи, на них никто не обращал внимания. Першин наклонился к ним и тихо сказал:
— Вам лучше уйти, а то изомнут ведь.
Вслед за ним они стали осторожно пробираться в толпе, мелкой старческой походкой оробело двигались к двери, он шел впереди, раздвигая толпу, чтобы не дай Бог, никто ненароком не толкнул их — вывел на простор и отпустил восвояси.
…страх правил в городе бал. Тяжелый ядовитый страх едко травил Москву. По вечерам люди боялись выходить из домов, редкие прохожие спешили убраться с пустынных улиц. Но и в домах жители не чувствовали себя в безопасности, прислушивались с тревогой и страшились лишний раз высунуться за дверь.
Промозглый изнурительный страх томил Москву, давил тяжким гнетом, густел день изо дня, и казалось, с каждым днем труднее дышать: город начинал задыхаться.
Люди пропадали по ночам, хотя ни одна машина не подъезжала, ни разу никто не видел, чтобы человека куда-нибудь увезли. Следователи терялись в догадках, свихнуться можно было. Все понимали, что без умысла не обошлось, многие решили, что коммунисты, теряя позиции, перешли к тайному террору. Правящая партия открещивалась, но кто поверит, кто поверит, если все годы эта партия только и делала, что врала, морочила и надувала? Быть может, она и не прочь была свести счеты, как, не колеблясь, делала это в прошлом, но теперь настали другие времена, партия сама жила с оглядкой и зябла-прозябала, особенно не разгуляешься, самой бы выжить.
Странный мор, казалось, напал на Москву: люди исчезали без следа, повергая город в недоумение и растерянность. Сыскные собаки вели из квартир в подвалы, где жалобно и сконфуженно скулили, потеряв след.
Опасность мнилась повсюду — за дверью, за углом, рядом и поодаль: гнетущий безотчетный страх овладел Москвой.