Теплое погожее утро тихо овладело Москвой. В зеленых малолюдных переулках Замоскворечья и Остожья висела прогретая солнцем тишина, однако и в беспокойной толчее Арбата и Тверской присутствовало что-то сонливое, некая кротость и смирение. Даже гул Садового кольца, Новинского бульвара, мостов над рекой, городских эстакад и набережных — тугой гул, который катился из края в край, казался приглушенным, словно увязал и слабел в дремотном покое.
В воздухе ощутимо угадывалось приближение осени. Вся Москва была погружена в солнечную дрему, в задумчивое тепло, будто на город до срока опустилось бабье лето. Но был август, середина, пятнадцатое число. И только немногие старые люди знали, что пришел Степан-сеновал, когда косят отаву, вершат сенокос, поят лошадей серебряной водой, а несуетному памятливому человеку наперед известно: какой Степан, таков сентябрь. Судя по погоде, Степан сулил Москве теплый сентябрь.
Бирс любил этот город. В Москве было столько всего — греховного и святого, столько разнообразия, таилось столько своего, ей одного присущего, столько в ней было жизни, которая возрождалась, несмотря ни на что — на мор, на пожар, на бунты и революции, когда казалось — все, конец, ей уже не подняться, но она оживала, оставаясь собой. В частых отлучках Бирс тосковал по ней, как по живому близкому существу.
…он не знал, объяснилась Джуди с Хартманом или нет, но через несколько дней Стэн пригласил его к себе. Антон пытался отказаться, однако ему это не удалось.
— Тони, вы обещали мне спарринг, — напомнил Стэн, и крыть было нечем: Бирс вспомнил, что дал клятву.
Хартман тотчас поехал за ним, Антон дожидался его, когда позвонила Джуди; Бирс рассказал ей о приглашении Хартмана.
— Надо было отказаться, — в голосе у нее появилась тревога, Антон даже удивился. — Позвони ему, откажись.
— Но я уже согласился, он едет за мной, — недоуменно возразил Бирс.
— Что ему нужно?
— Он просил побоксировать с ним.
— Ты помнишь тот спарринг? Стэн чуть не спятил тогда.
— Не волнуйся. Стэн хороший ученик, он запомнил урок. А не запомнил, мы повторим. В России говорят: повторение — мать учения.
— Ох, не нравится мне все это, — вздохнула Джуди и повесила трубку.
Хартман был молчалив, сдержан, сосредоточен, даже угрюм, Антону показалось, что какая-то навязчивая мысль гложет его и не дает покоя.
Они как следует, до пота, размялись в зале, и неожиданно Хартман предложил поплавать.
— А бокс? — удивился Бирс.
— На ринге вы сильнее меня, — загадочно ответил Стэн, и лишь впоследствии Бирс понял смысл его слов.
Смыв пот, они прыгнули в бассейн и плавали из конца в конец, как вдруг Хартман замер и вяло как-то, расслабленно погрузился в воду, потом вынырнул и тяжело застонал.