Ключников сразу понял, что Бирс здесь свой. Внизу, под землей они были ровней, и когда они бок о бок прочесывали тоннель, когда друг за другом лезли по отвесной лестнице шахтного ствола или в кромешной темноте вели бой, Ключников забывал, что Бирс известный журналист и доверял ему, как себе. Кроме того, под землей все равны, опасность подстерегает каждого — что одного, что другого. Здесь, наверху, Бирс был знаменитостью, с которой всяк норовил потолковать или перекинуться хотя бы словом.
Антон познакомил Ключникова с Джуди и сказал, что они вскоре женятся.
— А жить где будете? — поинтересовался Ключников. — Здесь или там?
— В дороге, — засмеялся Бирс, перевел сказанное Джуди, она тоже засмеялась и сказала, что в этом у них большой опыт.
Ключников с завистью подумал, как им весело и хорошо вдвоем и как они подходят друг другу. Аня удивилась, что он знаком с Бирсом, они посудачили о Бирсе, о его американке, даже издали было заметно, как те радуются друг другу.
— Представляешь, какие у них будут дети? — заметила Аня.
— Какие?
— Красивые.
— Почему?
— В любви зачатые.
— А у нас? — спросил он неосторожно из чистого любопытства. Он не знал, что для женщины это больная тема, не терпящая слова всуе.
Аня не ответила, глянула внимательно и как бы оценила про себя: в шутку сказано или всерьез?
— Ты еще сам малыш, — улыбнулась она с каким-то тайным сожалением, погладила его по щеке, как маленького, и отошла.
Прислушиваясь к разговорам, Ключников бродил по квартире. Он размышлял, как эта жизнь отличается от той, какую он знал. Все, кого он встречал до сих пор, изо дня в день думали о куске хлеба, добывали в поте лица пропитание, заботы их состояли в том, как прожить, как вырастить детей и как удержаться на плаву. Ни о чем ином они не помышляли. Но оказалось, это не все, чем жив человек, как много ему требуется — конца края нет: чем дальше идешь, тем больше нужно.
На кухне был накрыт стол, вокруг которого стоя ели гости. Ключников налил себе чай и взял бутерброд с ветчиной. Он ел, когда рядом появилась Аня.
— Ты знаешь, какой сегодня день? — спросила она.
— Какой?
— Медовый Спас. Пост, а ты скоромное ешь.
— Я не соблюдаю, — признался он.
— А еще православный, — упрекнула его Аня.
Это был справедливый упрек.
Как почти всякий человек в этой стране, он был насильно изъят из природной жизни народа. Впрочем, весь народ был отторгнут от себя и, задавленный, измордованный политическим режимом, долгое время, похоже, отсутствовал, не принадлежа себе и естественному ходу истории. Иногда мнилось, что это и не народ вовсе, а муравьиное скопище людей в пространстве; избавясь и очистившись от режима, покаявшись, им еще предстояло снова стать народом.