Было тепло, солнечно, дремотно, и казалось, повсюду покой и безмятежность. Неожиданно Бирс почувствовал тревогу. Он знал за собой это свойство: без видимой причины вдруг появлялось смутное беспокойство, предчувствие опасности. Как правило, ощущение не было напрасным, надо было лишь прислушаться к себе, поймать его, не отмахнуться.
Бирс подъехал к тротуару, затормозил и стал напряженно думать. Он вспомнил, как, высадив Ключникова, краем глаза заметил стоящие поодаль машины. Едва Ключников скрылся в подъезде, из машин выскочили какие-то люди, поспешили за напарником следом. Антон не придал значения, голова была занята предстоящей встречей с Джуди, а сейчас он вспомнил и почувствовал беспокойство.
Бирс круто развернул машину посреди улицы и помчался назад.
Тем временем беседа в подъезде продолжалась.
— Ты, Федосеев, лапшу на уши мне не вешай. Я понимаю: это ты с ними воспитательную работу проводишь, — Ключников мотнул головой на свиту. Чтоб не дурили и от дела твоего не отлынивали. Хочешь показать, что их ждет? Напрасно, на мне не покажешь. Ты думаешь, шестерых привел? Зря, Федосеев. Они мальчишки, родители дома, вся жизнь впереди… А ты их под смерть подводишь.
— Ты о себе подумай, — напомнил Федосеев.
— Я — профессионал. Меня советская власть убивать научила. А ты молодняк привел. Убью или покалечу. Зачем? — он говорил неохотно, с мрачным недовольством, точно на него навесили обузу и хочешь-не хочешь, а повинность отбудь. И он видел, юнцы задумались, лица у них стали напряженными, в глазах появилась озабоченность, которая предшествует страху, словно навстречу повеял ледяной ветерок.
— Драться хочешь? — усмехнулся Федосеев. — Из-за еврейки?
— Это мое дело, — отрезал Ключников. — И ты, Федосеев, не лезь.
— Своих девушек мало? У тебя же невеста есть, Ключников. Чем тебя еврейка приворожила? С ней мы еще поговорим, — пообещал Федосеев.
— Только попробуйте, — хмуро сказал Ключников.
— Попробуем, попробуем… Пусть убирается. А нет, мы ей покажем дорогу, это я тебе обещаю.
— Кости переломаю, — бесстрастно сказал Ключников.
— О, крепко она тебя прихватила! Присушила. Кстати, она тебе изменяет на каждом шагу. У нее таких, как ты…
— Все, Федосеев, хватит! Надоел. В другой раз поговорим.
— Неужели? — криво улыбался Федосеев. — Это нам решать, родной.
— Ну так решай скорей. Я спать хочу.
— Спать он хочет, — с улыбчивым добродушием кивнул на него Федосеев, как бы призывая свиту в свидетели. — Ах ты, мой милый! Баиньки захотел… — и неожиданно, не меняя ласкового выражения лица, сердечно поинтересовался. — В еврейскую постельку?