— Придется вам потерпеть, Стэн, — обратился к нему Антон.
— Я потерплю, — с готовностью согласился Хартман. — Извините меня. Не обращайте на меня внимания.
Его смирение выглядело странным. Бирс помнил Хартмана другим победительным, уверенным в себе, а сейчас он кротко принимал чужую волю и послушно следовал ей. Возможно, у него хватало ума понять, что в чужой монастырь не идут со своим уставом и нельзя быть первым всегда и везде; уразумев это, он, к чести своей, укротил себя и одолел свой нрав. Или такова уж природа человека, что для того, чтобы что-то понять и переменить в себе, требуются страдание и боль?
Узнав о Хартмане, Першин выругался:
— Я же приказал его не брать!
— Никто и не брал, — ответил Бирс и объяснил, что произошло.
Першин на чем свет костерил американца, но все же навестил его, когда тот лежал на одеяле, разостланном на полу.
— Я вас предупреждал, Хартман, — хмуро напомнил Першин. — Вот что получается, когда любители не слушают профессионалов. Вы взялись за чужое дело.
— У меня не было другого выхода. А сидеть, сложа руки, я не привык, возразил Хартман.
— Могу сказать лишь одно: вы очень смелый человек. В одиночку, без оружия… Я бы не рискнул.
— Спасибо, сэр, — поблагодарил Хартман, бледный от потери крови.
Фельдшер обнаружил у него проникающее ранение в плевральную полость, требовалась операция, но эвакуировать его возможности пока не было, и он терпеливо ждал, морщась от боли и справляясь время от времени о судьбе Джуди.
Ее искали повсюду. Патрули обошли все помещения, но она исчезла, даже следов ее не могли отыскать.
К утру отряд прочесал весь лабиринт и вышел к мощной крепостной стене, армированной стальными балками; техники измерили приборами толщину стены и недоверчиво ахнули: несколько метров стали и железобетона!
Судя по всему, это был главный бункер, который они искали. Похоже, обитатели бункера замуровали себя, ни ворот не было, ни маленькой щели глухая голая бронированная стена.
Да, это был главный бункер альбиносов, святая святых и, как водится устой, надежда и оплот. Первые обитатели бункера оказались здесь как бы в изгнании, в эмиграции; для детей, родившихся под землей, для всего второго поколения, бункер был отечеством, милой родиной, они ее любили и о другой не помышляли.
Першин понимал, что вести с ними переговоры бессмысленно и бесполезно: они не выйдут, не станут объясняться, не смиряться и предпочтут смерть.
Он решил вывести пленников наверх, дать отряду отдых. К этому времени отряд едва держался на ногах, пот ел глаза, все тяжело и хрипло отдувались.