— Что-нибудь случилось? — неуверенно спросила она.
Бирс перевел альбиносу вопрос, тот молчал, как бы колеблясь, стоит ли говорить, а сам покраснел, его белая кожа просто загорелась от прихлынувшей крови.
— Не смущайте его. Это первый поцелуй в его жизни, — сказал Бирс по-английски.
— На самом деле? — не поверил Хартман, а Джуди села к раненому на кровать и погладила по голове: от смущения тот не знал, куда деться.
Аня навещала раненых каждый день, Хартман уже не мог без нее и злился, если она не приходила.
Молодой альбинос целые дни смотрел в окно, за которым в тепле и тиши бабьего лета дремали старые клены, липы и тополя. В воздухе плавали желтые и красные листья, иногда переулком пробегал мимолетный дождь, по вечерам сквозь опадающую листву уютно светились разноцветные окна, и раненый часами неотрывно смотрел на чужую жизнь, о которой он ничего не знал и которая была для него тайной за семью печатями.
Он не знал ничего, что окружает человека с рождения, и теперь открывал для себя новый мир, которого был лишен, — все то, что человек узнает в младенчестве, — открывал и старался постичь.
Отряд готовился к последнему штурму. Изо дня в день штурмовые группы отрабатывали маневр под землей. Першин надеялся обойтись малой кровью, хотя понятно было, что за главный бункер альбиносы будут стоять до конца весь гарнизон.
В один из дней Першин наведался в госпиталь, навестил Хартмана и раненого альбиноса, которого все называли Марк.
С американцем капитан перекинулся несколькими словами, узнал, как идет лечение, нужна ли помощь и пожелал скорее подняться, — Аня помогла им с переводом. Першин подсел к альбиносу, который, не отрываясь, смотрел в окно.
— Я знаю, что ты сделал, мне рассказали. Неужели ты был один? спросил Першин.
— Один, — подтвердил Марк.
— И никто тебе не помогал?
— Я никого не просил.
— Не доверял?
— Да, это было опасно.
— Как же ты решился?
— Слишком много крови. Я не хотел.
— Мы все тобой восхищены! Я бы тоже не хотел крови. Как ты думаешь: это возможно?
Марк подумал и покачал головой.
— Они не сдадутся. Детей уведут, спрячут где-нибудь, сами будут драться.
— И нельзя им ничего объяснить?
— Нельзя.
— А ты бы мог?
— Это бесполезно. Меня не послушают. Будет еще хуже.
— Врачи говорят, что тебя скоро выпишут. Что дальше?
— Не знаю.
— Если хочешь, я могу взять тебя в отряд, — предложил Першин.
— Воевать? — он глянул на Першина и покачал головой. — Я не хочу.
— Ты все знаешь внизу, нам было бы легче. Меньше крови.
Марк подумал и спросил:
— Вы действительно не будете никого убивать?
— Не будем, обещаю. Надо поскорее закончить. Ты себе не представляешь, как нам это надоело. Всем надоело, не только мне.