высока для студентов на каникулах и всяких умников, жарящих мясо на гриле в гостиной, потому что здесь лучше всего работает кондиционер.
Выбираясь из машины, я услышал за спиной:
– Эй, козел, надо смотреть, куда едешь.
Обернувшись, я увидел женщину лет тридцати пяти – привлекательную и очень ухоженную: модно покрашенные прядями волосы, спадающие на плечи, гладкая, смазанная кремом кожа, оливковый загар такой ровный, будто нанесенный из краскопульта. Желтое платье без рукавов явно не из магазина, а сшитое специально, чтобы подчеркнуть огромную грудь, судя по всему – высококачественный силикон. Единственными видимыми недостатками были кривоватые ноги и перекошенные от злости плотно сжатые губы. Ее слегка покачивало, словно она только что чем-то укололась.
– Простите? – переспросил я.
– Вы переехали нашу летающую тарелку. Я орала вам «осторожно!». Но вы продолжали ехать. Я сама видела, как вы специально наехали на нее, задница.
Я посмотрел на раздавленный кусок синей пластмассы на дороге позади машины.
– Нет, мэм. Уверяю вас, что наехал на нее не специально. Я давно собирался заказать себе стикер на бампер: «Я торможу перед летающими тарелками», но все как-то времени не хватало.
– Нечего тут умничать перед моей женой, приятель, – встрял мужской голос. – Я этого не люблю.
Так на сцене неожиданно возник еще один персонаж, судя по свадебным лентам, новоиспеченный муженек. Ростом он был где-то метр восемьдесят пять, килограммов под сто двадцать, при этом старался втянуть живот, что давалось ему явно с трудом. Прическа здоровяка с короткой серебристой челкой походила на те, какие в Голливуде делают римским императорам. Его загар цвета старого дуба также был идеальным, но в морщинистых уголках его маленьких глаз, вероятно, поработали еще и пульверизатором. На нем были короткие черные обтягивающие плавки – неважный выбор.
Женщина подняла свою раненую тарелку и бросила ее мне под ноги.
– Вы должны мне шесть баксов, – скомандовала она, протягивая ладонь и выразительно жестикулируя пальцами с красным маникюром.
Я встречал такую публику и раньше, по крайней мере, ее местный эквивалент. Как правило, они живут на пересечении Больших Денег и Дурного Воспитания – видимо, весьма распространенного соседства. Они лезут целоваться со всеми, у кого есть больше, чем у них, унижают всех, у кого меньше, и всем своим существованием доказывают, что в выражении «бедные белые отбросы»[6] первое слово следует опускать. Их хобби – обладание вещами, что исподволь прорезалось и в нашей маленькой драме. Хотя имущества у них, вероятно, было на многие миллионы, я должен был выложить свои шесть баксов за их пластмассовую игрушку, позволив им главенствовать над собой – этакая психологическая форма той же собственности. К деньгам это не имело уже ни малейшего отношения – все сводилось к желанию заставить меня уступить.