Робер ничего подобного не слышал и посмотрел на своего вассала с нескрываемым удивлением.
– Откуда ты все это знаешь?
– Я же сказал: из рассказов моего отца. Он сам закапывал Святой Крест. И он же ввел в обман Саладина.
– Господи Боже мой! Почему ты никогда мне об этом не рассказывал?
– Дожидался начала крестового похода и точно так же, как вы, очень разочарован тем, что мы оказались здесь, а не в Сен-Жан-д’Акр, не в Тире и не на дороге в Иерусалим.
– Мы непременно туда отправимся! – решительно заявил граф с присущей ему пылкостью, и его голос зазвенел счастливой надеждой. – Обещаю тебе, мы туда отправимся, и, если твой отец сказал правду, мы с тобой его отыщем!
– Мой отец не умел лгать.
– А… он сказал тебе, где именно зарыл его?
– Да. И я дал обет, что непременно его отыщу.
– Ну так мы отправимся туда вместе! А пока король не должен ничего знать. Для спокойствия души ему нужно верить, что с нами тот самый Крест, который был обретен во Гробе Господнем. Какой же это будет чудесный сюрприз, когда мы отыщем и привезем настоящий!
– Я думаю, что дерево Креста, который привезли из Византии, тоже подлинное, другое дело, что его там совсем немного.
– Разумеется! Я тоже так думаю. Вот когда мы возьмем Дамьетту, ты расскажешь мне обо всем подробно. А теперь пойдем исповедуемся.
И граф Робер отправился к своему духовнику.
Рассвет еще не наступил, но на всех кораблях – и больших, и маленьких – воины готовились к предстоящему сражению.
На «Монжуа» король вместе со своими приближенными прослушал мессу, а потом облачился в доспехи сам и распорядился, чтобы все остальные сделали то же самое. Накануне он простился с Маргаритой, и она вместе с сестрой и другими дамами перешла на корабль «Королева». Как обычно, когда войску предстояло идти на тяжелый приступ, его сопровождал папский легат. Темное небо на востоке посветлело, и воины начали пересаживаться в лодки, которые подогнали к большим кораблям. Орифламма, алый язык пламени на шесте, знамя, увезенное из аббатства Сен-Дени, пылала на первой лодке, где находились сеньоры Жан де Бомон, Матье де Марли и Жоффруа де Сержин. Согласно традиции этот пылающий огонь поведет в сражение войско крестоносцев. Людовик вместе с легатом спустились в нормандский дракар[42], и легат, встав на носу, поднял вверх подлинный Крест, чтобы в свете разгорающейся зари все могли видеть перед собой священную реликвию.
Робер д’Артуа вместе со своими рыцарями тоже спустился в лодку. Близкая битва наполняла сердце принца грозным весельем, время от времени он с улыбкой поглядывал на Рено, которому приказал быть подле себя. Они проговорили всю ночь, и эта ночь превратила их в лучших друзей. Чувствовал себя счастливым и Рено. Он все же не мог сдержаться и время от времени украдкой поглядывал в сторону облитого светом силуэта «Королевы», стоявшей на якоре. Женщины, прощаясь с отплывающими лодками, махали платками, но различать их становилось все труднее, и Рено перестал оборачиваться и смотрел только вперед. Он готовился к первой в своей жизни битве, ожидая ее с тем же радостным торжеством, с каким ожидал посвящения: настоящих рыцарей выковывают сражения. Вскоре ему предстоит узнать, чего он стоит в ратном деле. В его жилах соединилась кровь разных предков. Так чья же заговорит? По отцовской линии он был правнуком могучего воина Саладина, по материнской – Жослена де Куртене, графа Эдессы и Турбесселя, труса, уступившего Сен-Жан-д’Акр без боя. К счастью, перед внутренним взором Рено предстал гордый Тибо, товарищ по оружию, брат по духу несравненного Бодуэна прокаженного…