Суровая жизнь короля мало походила на dolce vita[43] его сеньоров в Дамьетте.
Между тем старый султан в Каире, задыхающийся, покрытый язвами, с опухшими ногами, на которые он не мог встать, боролся, как мог, с захватчиками. Небольшие отряды воинов появлялись ночью из пустыни, нападали на окраинные палатки и убивали спящих – султан платил по безанту за каждую голову христианина. Конные дозоры, охраняющие ночью лагерь, ничего не могли поделать с подползающими, как змеи, убийцами.
Смертельно больной султан принял и еще одно решение: он покинул великолепное творение Саладина, надежную крепость в Каире, и приказал отнести себя на носилках в Эль-Мансуру, другую крепость, построенную в месте слияния Нила с каналом Ашмум-Тана, которая преграждала дорогу к его столице. Там он собрал немалую армию мамелюков и, источая гной, продолжал следить за дисциплиной в своем войске, держа его в постоянной боевой готовности.
Христиане спешили свои дозоры, стали чаще обходить лагерь, и ночи стали более спокойными. Но тут настала новая беда: Нил разлился, и все вокруг превратилось в жидкую грязь, кишащую крокодилами, – было отчего занервничать и впасть в тоску!
Прошло немало времени, прежде чем река вновь вернулась в свои берега, напитав землю жирным илом. Наконец, в день святого Михаила, на горизонте показались паруса – приближался флот Альфонса де Пуатье. Настало время отправляться в поход! К тому же спала и адская жара, терпеть которую помогало дыхание близкого моря, исчезли и комары, разносящие опасную болотную лихорадку.
Радостное возбуждение царило в лагере и в городе, но на этот раз вместо застольных песен раздавалось пение псалмов. Все вспомнили, что сражаться предстоит во славу Господа, и спешили с ним примириться, очистившись от грехов.
Начало похода назначили на день святой Екатерины, иными словами, на 25 ноября[44]. Накануне Людовик передал управление Дамьеттой в руки своей жены. О том, чтобы слабых женщин подвергать опасностям похода, не было и речи. Они должны были оставаться в крепости, где всего было в достатке, под охраной жителей-коптов, а также генуэзцев и пизанцев, которые должны были беречь корабли. С Маргаритой остались слуги, принадлежащие ее дому, и еще сир д’Эскейрак, старый рыцарь, которого король назначил «хранителем живота». Несмотря на то что королева ожидала ребенка, она должна была управлять Дамьеттой.
Около полуночи один из дозорных, обходивший лагерь, обнаружил тело Флоры д’Эркри, которую все знали под именем Флоры де Безье. С широко открытыми глазами и удивленным выражением лица Флора лежала на песке возле тростника, пригвожденная к земле, будто большая голубая бабочка, длинным египетским кинжалом, пронзившим ей сердце.