Насмешница-фортуна наделила его ещё кое-чем. То, что любой другой счёл бы дополнительным изощрённым издевательством над собой, сам Обадия рассматривал, как знак своей избранности: Обадию Хейксвелла было невозможно убить. Он не был единственным, кто выжил после повешения. Таких было много, и лечебницы платили поставщикам висельников за выживших особо. Но Обадия знал правду: он – тот, кто обманул смерть; и теперь ни один смертный не сможет его убить. Ранить, ударить, но не убить, что тысячу раз подтверждалось и на полях сражений, и в тёмных подворотнях. Обадия Хейксвелл, любимая тварь Смерти.
И вот он здесь, у Врат Господа, правая рука Потофе. В апреле, ослеплённый вожделением к Терезе, он забыл об осторожности и застрелил при ней шарпова приятеля – капитана Роберта Ноулза. От полевого трибунала и неминуемого расстрела его спасла тогда кровавая неразбериха, царившая на улицах Бадахоса после его взятия. Хейксвелл дезертировал и прибился к шайке Потофе, где его безумие, его изуверство и кровожадность пришлись ко двору.
– Со свиданьицем! – процедил Хейксвелл Шарпу и осклабился, – У нас чиниться не заведено, но ты можешь кликать меня «сэром», я же полковник!
Потофе с отеческим интересом наблюдал за кривляниями подручного.
– Ты рад за меня, Шарпи? Я – важная птица! Как велит устав цуцикам, вроде тебя, приветствовать господ полковников?
Хейксвелл сорвал с головы двууголку, так, что сивые патлы повисли грязными сосульками вдоль жёлтых щёк.
Он, наконец, узрел Харпера:
– Шарпи привёл свою дрессированную обезьянку? Или нет, скорее, борова, потому родился в свином хлеву!
Мгновение казалось, что ирландец промолчит, но потом гордость взяла верх над благоразумием:
– Скольких мужиков заразила сифилисом твоя мамка, прежде чем ты родился, Хейксвелл?
Единственным существом в целом мире, к которому Обадия Хейксвелл испытывал по-настоящему тёплое чувство, была его мать. Он не видел её с двенадцати лет, но время не смогло потушить уголёк сыновней преданности, тлеющий во мраке его души. Канули в Лету материнские затрещины и подзатыльники, всё заслонил акт любви: она послала брата спасти сына! Первый и последний акт любви в жизни Обадии Хейксвелла. Мать была священна.
Харпер обидно засмеялся. Хейксвелл взревел и бросился на него, слепо нащупывая путающуюся в ногах саблю.
Ирландец хладнокровно снял семистволку со взвода, развернул и вбил окованный медью приклад в живот врага. Хейксвелл скрючился, а Харпер скользнул ему за спину и дал пинка. Хейксвелл распластался на земле, как огромная красная жаба.