Блеклая полоса вечернего солнца падала на книжную полку. Одну за другой он перебирал книги, листал. Добрые старые знакомцы, милые друзья… О, Господи, старина Эрнст Фридрих Рихтер… «Учение о гармонии», издание двадцатое, Лейпциг, 1894… И Бельман, и Лиднер, и Тегнер, и Стагнелиус, и Стриндберг, Стриндберг… И последний томик стихов Улафа Левини, как мило, что он ему его подарил… Уж год, как он умер… И Хенрик Рисслер: «Юные годы». Он полистал книгу и наткнулся на место в самом конце: «…И если вдруг моя жизнь осветится весенним лучом, я погибну от непривычки к теплу»[24]. Ну нет, приятель, ничего с тобой, однако же, не случилось. Не такой уж ты хилый. Он выбрал Бельмана и Гейне и старый французский перевод Плутарха. «Книгу песен» он положил в дорожную сумку. Пусть будет под рукой. Давно он ее не читал. Библию он взял с собою тоже.
Он уезжал назавтра, утренним поездом. Лидию он уведомил об этом коротенькой запиской на случай, если бы она вдруг вздумала написать ему по старому адресу.
Он вышел из дому.
И еще раз, в последний раз ноги сами понесли его к Юханновскому кладбищу. И в последний раз он стоял на могиле Георга Карла фон Добельна и смотрел на три слова: ЧЕСТЬ — ДОЛГ — ВОЛЯ.
И покуда он разглядывал блеклую позолоту трех гордых слов, в памяти встали три строки из Йенса Петера Якобсена:
Ночь палящая!
Наша воля — лишь воск в твоей нежной руке,
Наша верность — тростинка под вздохом твоим.
И ему вспомнились слова последнего ее письма: «Никогда никого я так не любила…»
«Никогда так не любила».
Бесценные слова, завораживающие слова, когда в жаркий час их шепчут на ушко любимому. Грязные слова, бесстыдные слова, когда их швыряют в час разлуки в спину уходящему.
Оставалось лишь проститься с Маркелем. Маркель пока даже не знал, что он собрался уехать.
Он пошел в «Дагенс пост». На улице Королевы он обменялся беглым поклоном с Туре Торне.
Маркеля он застал в его кабинете.
— Вот как, стало быть, едешь, — сказал Маркель. — Ну и правильно делаешь. Давно пора.
В руке у него была телеграмма.
— Итальянцев, как я погляжу, снова отделали в Триполи. Времена теперь военные. «Война — либо распутство, иному и не время нынче». Так, кажется, у Шекспира?[25] До чего же в точку! Ну, счастливый тебе путь! Надеюсь, еще свидимся!
* * *
Он стоял у кассы и покупал билет. Когда он, с билетом в руке, оглянулся, он увидел Лидию. Ему вдруг показалось, что она в дорожном платье. И на долю секунды мелькнула несуразная мысль, что она едет с ним.
— Я пришла проститься, — сказала она. — И кое-что подарить тебе на память.