Первую, бóльшую комнату она обставила старинной мебелью красного дерева. Маленький комодик из отцовского дома, прелестный комодик времен Карла-Юхана тоже был тут. Над фортепьяно — каких уж нынче, верно, не делают, — рядком висели портреты великих композиторов в узких черных рамках: Гендель, Бетховен, Шуман, Шуберт, Шопен, Вагнер, Визе и, наконец, Григ и Шёгрен. А над всеми ними помещался этюд старого Стилле: красный домик в шхерах, в закатном свете среди «сосен после дождя»…
— Зажечь свет? — спросила она. В комнатах густел сумрак.
— О, не теперь еще, — ответил он.
У нее не было ни электричества, ни керосиновых ламп. Электричество в дом провели, но она его не любила и оставила квартиру без проводов. А от керосиновых ламп только копоть и неуют. На письменном столе у нее стояли два серебряных канделябра, в каждом по три свечи. Еще две свечи в двух бронзовых подсвечниках стояли перед ампирным зеркалом на старинном комодике из отцовского дома. Да еще две свечи прятались за зелеными экранчиками на фортепьяно.
— Но ведь темно уже, — сказала она. — Видишь какие на подставке ноты?
То была песенка Тости: Quando cadran le foglie… «Когда с дерев осыплется листва».
— Конечно, — сказал он, — как не видеть…
— Ты помнишь?..
Он помнил. Он напевал ей эту песенку тогда в сиреневой беседке, больше десяти лет назад…
Она села к фортепьяно и спела сильным, высоким, от волненья чуть неверным голосом:
Когда с дерев осыплется листва,
ты вновь поднимешься к моей могиле,
на холм, где вечно зелена трава
и где цветы пестреют в изобилье.
Знай, все цветы тебе посвящены.
Они — мной ненаписанные песни,
что не были при жизни сложены.
Они — тем красочней, чем бессловесней.
Он стоял у нее за спиной и легонько трепал ее волосы, пока она пела.
— Да, — сказал он. — Я помню. Тогда все это пели. Думаю, Свен Шёландер ввел ее в моду. А нынче ее почти уж и не услышишь.
…Они сидели в темноте у окна. Одинокое лиловое облако всплывало над церковным шпилем. Внизу, под ними, уже горели фонари. Дети, игравшие между могилами в церковной ограде, ушли. Одна за другой зажигались звезды. На западе, почти у самого края лилового облака мерцала Венера, а на юге, над Королевским островом, красно светился Марс.
Она сидела и держала правую его руку в своих ладонях.
— Скажи мне, — начала она, — как все-таки вышло, что ты женился?
Он ответил, избегая ее взгляда:
— А так и вышло, как в девяти случаях из десяти. Мужчине нужна женщина, женщине нужен мужчина. А она была красивая, молодая женщина. Такой она, впрочем, и осталась.
Лидия долго сидела молча, глядя в густеющую за окном синь.