— Да, — сказал он, — все люди там равны, все грубияны. За исключением, правда, нескольких миллионов, у которых черная или коричневая кожа и с которыми обращаются как с собаками! К тому же эти американцы очень гордятся своим христианством и ревностнейшим образом посещают церковь. Этому лицемерию они научились у англичан, от которых унаследовали самые дурные качества. Материальная выгода — их истинная религия, и деньги — их бог, единый всемогущий бог.
— Как вы смеете так говорить?! — возмутился Носке. — Каждый знает, что Америка — цитадель свободного мира!
Гейне придерживался на этот счет совсем иного мнения:
— Соединенные Штаты — огромная тюрьма свободы…
Резкий удар председательского молотка прервал обвинительную речь великого поэта.
— …для последующего препровождения из рая в ад, — Макслотер еще не закончил эту зловещую фразу, а поэта-бунтаря уже выводили из зала.
Гейне шел между рядами иммигрантов и бросал звонкие и резкие, как удары хлыста, строфы:
Ты знаешь безжалостный Дантов ад,
Звенящие гневом терцины?
Того, кто поэтом на казнь обречен,
И бог не спасет из пучины.
Гневные слова поэта острым трезубцем вонзились в сердце Макслотера. Им овладело беспокойство. Убежденность поэта, страсть, вложенная в это четверостишие, поколебали самодовольство и самоуверенность директора департамента расследований.
НЕОБХОДИМО было восстановить душевное равновесие. Макслотер стал нервно перебирать карточки иммигрантов-очередников, находившихся в зале, и наткнулся на характеристику, содержащую такие слова: «балагур», «весельчак», «острослов». Этот иммигрант наверняка способен вернуть расположение духа да и повеселить, черт возьми. И вот уже между рядами бодрым шагом направлялся к свидетельскому боксу бравый солдат Швейк. Шел и распевал старую солдатскую песню времен первой мировой войны:
Мы солдаты-молодцы,
Любят нас красавицы,
У нас денег сколько хошь,
Нам везде прием хорош.
Окинув взглядом посветлевшие лица членов комиссии, он взял под козырек и рявкнул:
— Добрый вечер всей честной компании!
Достопочтенные расследователи стали неуклюже раскланиваться, а председательствующий решил сразу же проверить благонадежность солдата:
— Вы знакомы с Генрихом Гейне?
— Кто он такой? — вежливо осведомился Швейк.
— Ну как же, — попытался помочь иммигранту Носке, — тот самый немецкий писатель, которого мы только что изгнали из этого зала и из пределов нашего царства.
— Ей-богу, господа, лично я не знаком ни с одним немецким писателем! — Лицо Швейка выразило искреннюю муку. — Я был знаком только с одним чешским писателем Гаеком Ладиславом из Домажлиц. Он был редактором журнала «Мир животных», и я ему всучил дворняжку за чистокровного шпица. Очень веселый и порядочный был человек. Посещая он один трактир и всегда читал там свои рассказы, такие печальные, что все со смеху умирали, а он плакал и платил за всех. А мы должны были ему петь: