Бабушки переглянулись.
– А ваши уже приходили и спрашивали нас про это, – сказала одна, на вид очень бойкая бабуля.
– Хорошо, что спрашивали, мне вот тоже поручено спросить… Так видел кто-нибудь молодого человека? – повторила я свой вопрос и оглядела женщин.
– Да видели мы его, как не видеть! – ответила за всех бойкая бабуля. – Он в сорок вторую квартиру шастал, молодой такой, по всему видать, студент.
– И часто шастал? – снова спросила я.
– Часто, милая, часто: раза два, а то и три на неделе.
Я достала фотографию Евгения из своей сумочки и показала бабушкам:
– Этот?
– Этот, этот, – закивали бабушки.
– Он самый, развращенец! – гневно выкрикнула бойкая.
– А почему он развращенец? – уточнила я.
– Потому! Потому как развратом они занимались там, в этой сорок второй квартире, – объяснила словоохотливая бойкая бабуля. – Ты сама подумай, милая: туда же и он, и еще один гражданин шастал, в годах уже. И чем, по-твоему, они там занимались, как не развратничали?!
– А в тот день, когда застрелили девушку, этот молодой во сколько вышел?
– А кто его знает?! Мы что, время засекаем, когда кто пришел, когда кто ушел?.. Видели, что ушел, а во сколько… Вечер уже был, люди с работы шли…
Да, такие свидетели мне не помощники. «Люди с работы шли»! Люди и в пять, и в семь, и даже в восемь идут с работы, а кто-то и того позже. Мне ничего не оставалось, как поблагодарить бабушек и уйти, но едва я сделала шаг в сторону, как одна старушка окликнула меня:
– Подожди-ка, гражданочка! Ты вот что… Ты расспроси еще соседку со второго этажа из сорок шестой квартиры, ее Любовь Григорьевна зовут. Она живет прямо над веселой девицей (царствие ей небесное, распутнице этой!). Любовь Григорьевна нам рассказывала, что слышала, как какой-то мужчина угрожал девушке, кричал, что убьет.
– Да, да, говорила она, – дружно закивали все.
– Вот как! – удивилась я такому неожиданному повороту событий. – Спасибо, обязательно расспрошу.
Я попрощалась с бабушками, убрала фотографию в сумку и направилась ко второму подъезду.
Любовь Григорьевна открыла мне сразу, как только узнала, что я из полиции по поводу убийства. Она провела меня на маленькую кухню своей однокомнатной квартиры, усадила там на стул, пообещав напоить чаем, включила плиту, не вставая со своего места, и поставила старенький чайник на огонь.
– Вы спрашивайте, спрашивайте, – подбодрила она меня, – я же не знаю, что конкретно вас интересует.
– Скажите, Любовь Григорьевна, что вы слышали в тот день, когда убили девушку, вашу соседку из сорок второй, – попросила я.
Женщина поправила волосы и откашлялась, как будто собиралась выступать перед аудиторией. На вид ей было около семидесяти, и она была похожа на зубного врача на пенсии.