Были, правда, еще снурлы, но к ним не заглядывали вовсе — Кьетт стеснялся, опасался напугать то ли драным своим видом, то ли хищной природой. «Мимо иду — они и то косятся, а представьте, если в дом ввалюсь?» Дома у снурлов были опрятными, по форме напоминали эскимосские иглу, но выстроены были не из снега и льда, а из искристого сланца и размер имели более внушительный — до пяти метров в поперечнике.
— У тебя в родном мире тоже такой? — не без зависти полюбопытствовал Кьетт у Болимса, очень уж ему эти строения понравились своим добротным и уютным видом. На родине он подобных не встречал, флангальдские снурлы боялись драконьих налетов и уже полвека селились только под землей.
Влек отрицательно покачал головой.
— Я же в городе живу, седьмой этаж доходного дома. Комната, кухня и кладовка есть. У нас весь район — человечьей застройки. Престижнее считается. Все-таки я юрист… будущий.
— Жаль! В смысле не то, что ты юрист, а что домика у тебя такого нет. Очень колоритные домики, сам бы жил! А современную человечью застройку я не люблю.
— Чем же это она тебе не угодила? — счел нужным оскорбиться Иван.
— На психику давит. И в подъездах вечно воняет.
Последнее утверждение Иван оспорить не мог и в архитектурную беседу двух нелюдей больше не встревал.
На тринадцатый день пути случилось непредвиденное. Болимс Влек захотел жениться.
С самого утра он вел себя странно. Обычно тихий, робкий и очень нерасторопный, он вдруг сделался взвинченным и суетливым. За столом у степенной пожилой четы венхов (люди в деревне Кайзара оказались жлобами и за постой запросили золотом, таких трат путники наши позволить себе уже не могли — в дороге и без того здорово поиздержались, а еще должно было на мага хватить) снурл едва мог усидеть на месте. Он возился и подпрыгивал, то и дело выглядывая в окно, нервно колотил по скамье хвостом, нечаянно обмакнул кусок жареной рыбы в яблочное повидло и все время торопил: ну что мы медлим, ну когда уже поедем?
— Ты что, с цепи сорвался сегодня? — потерял терпение Иван. — Дай доесть спокойно. Дорога никуда не убежит.
Пухлое, чуть зеленоватое от природы лицо снурла пошло красными пятнами от смущения.
— Ты не понимаешь, — забормотал он. — Я должен спешить… Мне нельзя здесь оставаться… Она меня чует, и я ее чую… Я скоро вообще ничего не буду соображать! И не знаю, что тогда… Поедемте уже, а? — Он чуть не плакал.
От слов таких по спине Ивана побежали мурашки.
— Кто тебя чует? Те, что были в лесу? От которых мы убегали? — все не шел у него из головы тот загадочный случай.