— Ну что ж, назвались груздями, лезем в кузов, — засмеялся Бережной, направляясь к памятнику, — авось с внучкой там увидимся. Не зря остановку здесь сделали. Дорогу к озеру покажут.
Толпа и люди на пьедестале напряженно следили за тем, как чужеземцы в серебристых одеяниях, такие же, какими они запомнились, неторопливо шли через площадь, улыбаясь бурундцам. Наконец они поднялись к подножию бронзового всадника.
— Где Божество, которое привело вас к месту казни? — закричал на древнекнижном языке Жрец.
— Нет твоего «Божества» и никогда не было, — ответил Бережной.
— Было! Было! — орал Жрец. — Оно вернуло преступников, чтобы содрать с них кожу.
— Убеди ты их, Анд, — мягко сказал Бережной, — что мы возвращаемся в космос и досаждать никому не будем.
— Нет-нет! — запротестовал Жрец. — Приговоренный не может сойти с этого камня. Только без кожи, только без кожи!
— И чего он сам лезет из кожи вон? — сощурясь, осведомился Бережной. — Мы за тобой, Анд. Проводи нас к лесному озеру. Сами дороги можем не найти.
— Куда? Куда? — заволновался Жрец. — Сначала ответите за все преступления, за испорченную Землю.
— Пойдем, Анд. Время не ждет, — торопил Бережной, рукой отодвигая Жреца.
— Нет-нет уйти! Нет-нет преступнику! — завопил тот.
В руке его блеснул нож, и он вонзил его в грудь Бережного.
Бережной беззвучно повалился на каменную плиту, а Жрец с обнаженным ножом кинулся на Никиту.
Но Вязов опередил его и, схватив тщедушное тело, поднял его в воздух и бросил на ступеньку ниже, где стоял Урун-Бурун.
Жрец сшиб с ног вождя, а его нож вонзился в горло Урун-Буруна. Обливаясь кровью, тот скатился к ногам шарахнувшейся от него толпы.
Только Майда вырвалась из ее рядов и бросилась на грудь умирающего, громко рыдая.
Эльма непонимающе смотрела на нее широко раскрытыми глазами: потом она нагнулась, сорвала несколько стеблей синей травы и стала взбираться к лежащему Бережному.
Никита уже расстегнул скафандр, обнажив волосатую грудь богатыря. Серебристый скафандр был в потеках крови.
Эльма приложила к ране пучок травы и сказала Никите:
— Я умею заговаривать кровь.
Губы ее что-то зашептали. Никита встал с колен и увидел поднимающуюся на пьедестал статную женщину с распущенными седеющими волосами.
— Отнесите раненого в дом к Майде. Они с Эльмой сумеют выходить его, — приказала она и, обратившись к толпе, властно сказала: — Весна-дочь, да-да, ваш вождь! Весна-мать, да-да, ваш вождь-друг! Бурундцы, вешние, да-да, братья!
Рев толпы был ей ответом.
Указывая на лысого Жреца, в отчаянии смотревшего на свой все еще не спрятанный нож, она сказала: