Но посадке космолета научить его было негде! И в этом — причина несчастья!.. Теперь удел Вязова — вечное космическое заключение: ведь нет космолета, чтобы вернуться на Землю…
Дискообразное тело, с одной стороны освещенное Солнцем, издали напоминало месяц — Луну в последней четверти. Никита через наружный люк проник внутрь и разместился за пультом управления, принимающим приказы по кабелю из жилого модуля, откуда Никита управлял энергостанцией. Предстояло проверить работу автоматов.
И так придется делать не один год… Может быть, не одно десятилетие… Никита поспешно закончил работу и выплыл наружу, стремясь к огромной направленной антенне. Еще в самые первые дни ему пришло в голову использовать ее для устойчивой радиосвязи с Землей.
И сейчас наступал назначенный час. Там, внизу, ждут его вызова. Кто будет сегодня у аппарата на острове Солнца? Крылов, конечно, как всегда; может быть, и Федю с Галлеем услышит. Но сегодня хотелось поговорить с Надей.
И когда он сразу услышал ее голос, сердце звездонавта сжалось. Но угадала ли она по голосу овладевшую мужем тоску?
Она угадала! Неизвестно каким чувством, каким излучением, телепатией или биотоками!..
— Ты сегодня не в себе! — сказала она.
— Да вроде нет, сонет сочинял. — И чтобы отвлечь Надю, он прочел ей свое творение:
Лечу один во всей Вселенной,
Как будто сам частичка звезд.
И с ними в бездне их безмерной
Я лью потоки светлых слез…
Проходишь в год путь звездный сто раз
И снова начинаешь счет,
Судьбы невольник, «звездный сторож»!
Гордись, что долг тебя ведет!
На вахте звездной ты свободен
Найти себя, себя познать,
А может быть, закон Природы
В его величье разгадать.
Ведь с сутью жизни тот знаком,
Природы понял кто закон.
После паузы Надя сказала:
— Ты, я вижу, Никита, стихи сочиняешь только меж звезд. Помнишь сонет о «Надежде».
— Это было написано о тебе…
— А я… хоть и люблю летать, предаюсь науке приземленной, хотя Пьер Ферма считал ее прекраснейшей и наиболее изящной из наук.
— Наука о целых числах?
— Ты помнишь? Спасибо. Хотелось тебе рассказать, что мне удалось найти. Но вот беда! Где мне взять на острове Солнца стадо в триста быков?
— Триста быков? — удивился Никита. — Развлечь меня решила?
— Ничуть. Дело в том, что, когда Пифагор доказал свою знаменитую теорему о квадрате гипотенузы равной сумме квадратов катетов, он принес Зевсу в жертву двести быков.
— Значит, ты, по меньшей мере, доказала, что три куба равны четвертому кубу. Поэтому тебе для третьей степени и требуется не двести, а триста быков.
— Как ты догадался! У тебя там чувства обострились! Правда, Пифагор начинал с египетского священного треугольника: З