В воздухе медленно плавали густые слои табачного дыма. Топившаяся углем плита в одном конце комнаты, раскаленная докрасна и распространяющая удушливый запах горелого масла, и газовая плита, стоящая в противоположном углу, наперегонки старались накалить атмосферу до такой степени, чтобы присутствующие начали поджариваться. На плите кипел пузатый чайник, на приставном столике исходил паром огромный самовар; над газовой плитой в чаду маячила расплывчатая фигура и вилкой переворачивала сосиски на сковороде, пока помощник присматривал за чем-то, готовящимся в духовке, — Уимзи, обладавший тонким нюхом, определил это как еще один источник ароматов в сложной атмосфере и правильно распознал в нем селедку. На пианино, которое стояло прямо за дверью, молодой человек с растрепанными рыжими волосами играл нечто в чешско-словацком духе, ему подыгрывала на скрипке исключительно расхлябанная личность непонятного пола в джемпере с норвежским узором. Никто не обернулся, когда они вошли. Марджори пробралась через лежащие и сидящие на полу тела и, найдя в толпе худую молодую женщину, что-то прокричала ей в ухо. Молодая женщина кивнула и помахала Уимзи рукой. Он протиснулся к ним и был очень просто представлен: «Это Питер — это Нина Кропоткина».
— Очень приятно! — прокричала мадам Кропоткина, перекрывая гам. — Садитесь рядом со мной. Ваня принесет вам что-нибудь выпить. Это прекрасно, правда? Этот Станислав просто гений, n’est-ce pas?[8] Пять дней он с утра до вечера ездил на эскалаторе на станции метро «Пикадилли», чтобы впитать в себя все оттенки звуков.
— Колоссально! — прокричал Уимзи.
— Да, вы так думаете? А! Вы можете это оценить! На самом деле эта вещь — для большого оркестра. На пианино — это ничто. Здесь нужны медь, эффекты, барабаны — б-рррррр! — Вот так! Но форму, общий рисунок уловить можно. Ах! Заканчивается! Великолепно! Волшебно!
Ужасный грохот прекратился. Пианист отер лицо и истомленным взглядом обвел аудиторию. Скрипач отложил свой инструмент, встал, и по его ногам стало ясно, что это женщина. Комната моментально наполнилась громким говором. Мадам Кропоткина наклонилась над сидевшими на полу гостями, обняла вспотевшего Станислава и поцеловала его в обе щеки. С плиты была снята сковорода, сопровождаемая фейерверком брызжущего жира, раздался вопль «Ваня!», тут же над Уимзи нависло мертвенно-бледное лицо, низкий гортанный голос пролаял: «Что вы будете пить?» — и в опасной близости от его плеча оказалась тарелка с селедкой.
— Спасибо, — сказал Уимзи, — я только что пообедал, только что пообедал! — отчаянно проревел он.