— Отчего же? — пожала плечами Катя. — Очень даже можно. Сделаем ей неприятность, а заодно… — она быстро огляделась и понизила голос, — заодно и ему, моему проклятому мучителю! Хоть немного отплачу ему за холодность и высокомерие!
Лиза ехидно усмехнулась. Ей стоило больших усилий выслушивать с серьезным лицом сердечные излияния родственницы о несчастной любви. Подумать только — спустя четыре года влюбиться в бывшего жениха, которым раньше она не особо и дорожила! Лиза не понимала Катю. Сама она никогда не влюблялась серьезно и мечтала лишь о выгодном замужестве, которое — увы! — все никак не намечалось. Однако поддразнивать кузину и открыто насмехаться над ее горем Лиза не решалась: ведь кроме троюродной сестры Кати Шихматовой у нее, почитай, и не было подруг.
* * *
Стоя возле окна в своем кабинете, Матвей Елагин смотрел на шумный Невский проспект. Он с грустным удивлением думал, как надоел ему Петербург за неполные четыре месяца, что он здесь провел. Город, куда он отчаянно рвался все эти долгие, насыщенные невероятными событиями четыре года…
Когда Матвей вынужденно покидал Петербург, ему был всего двадцать один год. Сейчас ему двадцать пять — но кажется, все тридцать, а то и больше. Матвей не чувствовал себя молодым. Даже его лучший друг Николай Загрядский, двумя годами старше, казался ему беспечным юным повесой. Оно и понятно: ведь прошедшие годы не изменили Николая так сильно, как Матвея. Потому что Николай не провел три года под пулями, сначала на Персидской войне, затем — на Турецкой. Потому что его не предали разом отец, невеста и двоюродный брат, которого он считал своим искренним, надежным другом. И слава Богу! Во-первых, Матвей никогда бы не пожелал Николаю такой судьбы, а во-вторых, из пары закадычных приятелей хотя бы один должен быть неунывающим оптимистом.
Матвей скользнул рассеянным взглядом по комнате, отделанной в мягких светло-зеленых тонах. Его сердце наполнилось теплотой, когда он взглянул на портрет красивой женщины в голубом атласном платье, с темно-русыми волосами и задумчивыми, немного лукавыми серыми глазами. Портрет его матери, написанный двенадцать лет назад, незадолго до ее смерти. Кроме большого ее портрета, у Матвея имелся еще один — крохотный, помещенный в овальный золотой медальон. С этим медальоном Матвей не расставался все последние годы, и однажды, во время схватки с горцами, медальон спас ему жизнь: сабля противника скользнула по гладкому золоту, и удар почти не причинил ему вреда.
Как все-таки хорошо, что ему когда-то взбрело в голову купить эту маленькую квартирку из трех комнат — иначе от его прошлой жизни не осталось бы вообще ничего. В роскошном дворце графов Елагиных на Фонтанке, который Матвей когда-то считал своим домом, теперь хозяйничал его ловкий и нахрапистый кузен. Обширные имения в Тульской и Орловской губернии также отошли братцу Антону. У самого же Матвея не было никакой собственности за исключением скромного подмосковного именьица, перешедшего к нему от матери. «Рыцарь, лишенный наследства», — с невеселой иронией подумал Матвей, вспомнив «Айвенго» Вальтера Скотта. К несчастью, времена рыцарства, когда можно было с помощью лишь одной бесшабашной храбрости завоевать какое-нибудь графство и красавицу-жену в придачу, давно миновали.