Кто? Или что?
Камера, которой снимал Прокопчик? Плохо, ой плохо! Там наши голоса!
Нет, камеру подхватили бугаи камуфляжные, унесли ― в буквальном смысле от греха подальше…
Пионер-герой? Как там его? Петров? Или Перов?
Нет, должен был успеть смыться, не полный же кретин, Гайдар в его годы взводом командовал…
Что еще? Или кто еще?
Речь Мнишина все катилась и катилась, не встречая преград на своем пути:
―…вызвали жильцы, сразу из нескольких квартир позвонили, бдительные наши… В подъезд сперва вроде бомжи заползли, потом кто-то под полицию хлестанулся ― открыли ему, а последние уж не цацкались, двери вынесли и в парадном, и в адресе на пятом этаже…
Ну что у тебя еще есть, тоскливо изнывал я, давай, давай, не томи!
― А в этом самом адресе имелось легкое бордельеро, причем не просто, а типа садо-мазо, ― в голосе Мнишина не было слышно ничего, кроме профессиональной констатации факта. ― Ну, койка там железная, проволока, плетки. Простынка, как положено, в кровяночке… Отдыхали, короче, люди…
Мне казалось ― еще чуть-чуть, и я его ударю. Ну давай же, давай договаривай!
― Вот оттуда, видать, он и вышел, блондинчик-то, царствие небесное, ― неспешно продолжал докладывать Мнишин. ― Вышел ― да не один. Граждане-то повысыпали на шум ― говорят, вели его эти, что потом перестреливались с патрульными, а с ними еще парочка…
Мнишин сделал актерскую паузу, внимательно наблюдая за реакцией на свои слова заткнутой в мой нагрудный карман авторучки. Но краем глаза я отметил, что Харин в это время жадно поедает глазами невинно уставившегося в потолок Прокопчика.
― И эта самая парочка ― вылитые вы по описанию, ― широким движением руки обведя наши с помощником рабочие места, завершил наконец Мнишин свою эпическую поэму.
Я незаметно перевел дух.
Ну, если это все ― то поборемся. В подъезде было темно, как у бегемота в желудке, соседи высовывали свои носы из освещенных квартир, много там им было не разглядеть…
― И как же они меня описали? ― насмешливо поинтересовался я. ― Во что, к примеру, я был вчера одет?
По лицу Мнишина пробежало легкое облачко, он пробормотал:
― Описали, как положено, не беспокойся…
И я воспрял духом, поняв, что здесь действительно можно не беспокоиться.
― Зато вот этого твоего… ― Мнишин небрежно мотнул подбородком в сторону Прокопчика, ― этого твоего саньчу-паньчу очень даже хорошо описали: как он по лестнице в гипсе своем на костылях шкандыбал!
Здесь, уверен, и был запланированный ими момент истины. Сам я боялся даже взглянуть в сторону Прокопчика. Но оба опера как по команде обернулись к нему и уставились во все глаза. Мне оставалось только молиться, чтобы он не дал слабину. Не переиграл или, еще того хуже, не начал по-дурацки оправдываться. Эти два зубра мигом почувствовали бы фальшь, а уж дальнейшее было бы делом техники…