В сапожную — можно.
И как раз кстати встретился Зарудный, тот из «топтунов», который теперь сапожничал.
— Почему не заходишь? Вон и долбанки, гляжу, каши просят. На тепленькие можно заменить.
— Спасибо, Андрей Денисович. Когда заглянуть?
Зарудный загадочно подмигнул, будто собираясь сказать что-то важное, и посоветовал:
— Сегодня в «свободное время».
Как ни суров и жесток был лагерный режим, но после возвращения с работы усталые, измотанные каторжным трудом «полосатики» могли и «повольничать» — пройтись по лесочку возле барака, поболтать о том о сем, собравшись в кружок, перекинуться в самодельные карты, сходить в мастерскую… Ведь все равно за ограду никому не выбраться: охрана здесь неусыпная.
Постучавшись, Михаил открыл дверь в сапожную. За столиками мастера постукивали молоточками.
— Наш, — тихо сказал Зарудный. И Михаилу: — Думали, что кто-нибудь из комендатуры, вот и схватились за молотки.
Инструмент у всех был уже отложен.
— Присаживайся, — Андрей Денисович пододвинул стульчик. — Снимай свои хромовые-ивовые, так будет безопасней.
И ко всем:
— Итак, осталось решить: где?
— Известно, в прачечной, — ответил пожилой человек. Девятаев узнал его: звать Владимиром, старший в команде «прачек». Но почему он здесь да еще за столиком, на котором лежат долбанки и молоточек?
— Рискованно, Володя. К тебе могут заглянуть «стукачи». А наш Карл сделает обмен обуви. Придут только те, кому надо. Все предусмотрено. Лишних отправим назад. И музыкант есть. Как, Саша?
— Конечно, вместо скрипки будет вот это, — Саша поднял сапожную доску.
— Значит, решено, — заключил Зарудный.
Девятаев ничего не понял. Зарудный дал ему новые долбанки с войлочной стелькой внутри:
— Примерь и оставь. Придешь за ними после ужина. Лупов шепнет тебе, но ты — никому.
Поздним часом в мастерской было людно. Шел обмен обуви. На своем месте сидел капо Карл.
В разгар работы Зарудный поднялся на столик:
— Товарищи! Поздравляю вас с двадцать седьмой годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции! Наш советский народ и наша Красная Армия непобедимы!
Саша, тот, который недавно был назван музыкантом, застучал пальцами по звонкой диктовой доске, выбивая мелодию «Москвы майской».
Заискрились глаза.
Зарудный вскинул над головой маленький красный флажок:
— За победу!
Каждый понимал, что ни аплодисменты, ни возгласы здесь недопустимы.
Тишину шёпотом нарушил Владимир из прачечной:
— Всё. Прошу разойтись.
Люди стали нырять в темноту ноябрьской ночи, и эта темнота им казалась светлее солнечного дня.
Только в бараке, забравшись на нары, Михаил вспомнил, что его «меховые» долбанки остались в сапожной.