Регрессивное восстановление персоны оказывается возможной линией поседения лишь для того, кто переломной неудачей своей жизни обязан собственной раздутости (inflatedness). После того как личность уменьшается, он возвращается к тому, что способен исполнять. Но в любом другом случае смирение и самоуничижение есть просто увертка, поддерживать которую в течение длительного срока удается только ценой невротического нездоровья. С сознательной точки зрения заинтересованного лица его состояние выглядит и не уверткой вовсе, а кажется обусловленным невозможностью справиться с проблемой. Обычно он оказывается в одиночестве, практически не получая помощи в нашей современной культуре. Даже психологии нечего ему предложить, кроме редукционистских толкований, поскольку она неизбежно подчеркивает архаический и инфантильный характер этих переходных состояний и тем самым делает их для него неприемлемыми. Ему не приходит на ум, что медицинская теория может, кроме прочего, иметь целью предоставление врачу возможности более или менее элегантно высвободить свою голову из петли. Вот почему эти редукционистские теории так превосходно соответствуют сущности невроза — потому что они оказывают такую огромную услугу врачу.
Б. Идентификация с коллективной душой
Второй путь ведет к идентификации с коллективной душой. Вообще-то это равносильно принятию инфляции, но теперь она возводится в ранг системы. Другими словами, кто-то претендует на то, чтобы быть единственным обладателем той великой истины. которая только и ждет, чтобы её открыли, или обладателем эсхатологического знания, несущего в себе магическую способность обращать язычников в истинную веру. Эта установка далеко не всегда предстает в откровенной форме мегаломании, но чаще принимает более мягкие и привычные формы пророческого вдохновения и страсти к мученичеству. Для людей недалеких, столь часто не обладающих ничем, кроме изрядной доли честолюбия, тщеславия и неуместной наивности, опасность поддаться этому соблазну чрезвычайно велика. Доступ к коллективной душе означает для индивидуума обновление жизни, независимо от того, будет ли оно переживаться как приятное или неприятное. Каждому хотелось бы закрепиться в этом новом состоянии: одному — потому что новизна усиливает его жизнеощущение, другому — потому что обновление обещает богатый урожай знаний, третьему — потому что он нашел ключ к преображению всей своей жизни. Поэтому все те, кто не хочет лишать себя величайшего сокровища, зарытого в коллективной душе, будет всеми доступными средствами поддерживать заново установленную ими связь с изначальным источником жизни (Здесь я хотел бы обратить внимание на интересное замечание Канта. В своих лекциях по психологии он говорит о “сокровище, лежащем в сфере тусклых представлений, той глубокой пучине человеческого знания, недостижимой для нас в принципе”. Это сокровище, как я продемонстрировал в своей работе Symbols of Transformation (Collected Works, Vol. 5), представляет coбой совокупность всех тех изначальных образов, в которые вкладывается либидо или, вернее, которые являются саморепрезентациями либидо.). По-видимому, идентификация кажется кратчайшим путем к этому, ибо растворение персоны в коллективной душе настойчиво приглашает соединиться с первичным хаосом и забыть обо всем в его объятиях. Этот осколок мистицизма от рождения застревает в сердцах лучших людей в форме “стремления к Матери”, ностальгии по тем истокам, откуда мы когда-то вышли.