. Фрейд время от времени подчеркивает, что, не будучи регламентированной как «служебная», сексуальность стала бы препятствием для всех несексуальных и, следовательно, всех цивилизованных общественных отношений даже на ступени зрелой гетеросексуальной генитальности:
Примерно то же мы утверждаем, выводя противоречие между культурой и сексуальностью из того факта, что сексуальная любовь есть отношения двух лиц, где третий всегда лишний, тогда как культура покоится на отношениях между многими людьми. На вершине любви не остается интереса к окружающему миру; влюбленной паре достаточно себя самой, для счастья ей не нужен даже ребенок.[48]
И ранее, в другой работе, рассматривая различие между сексуальными влечениями и инстинктами самосохранения, он подчеркивает, что сексуальность чревата гибельными последствиями:
Несомненно, что ее выполнение не всегда приносит пользу отдельному существу, как его другие функции, а ценой необыкновенно высокого наслаждения подвергает опасностям, угрожающим жизни и довольно часто лишающим ее.[49]
Но каким же образом из этой интерпретации сексуальности как существенно взрывоопасной силы в «конфликте» с цивилизацией вытекает определение Эроса как усилия «связывать органическое во все большие единства»[50], «сохранять их — словом, объединять»[51]? Как сексуальность может стать вероятным «заместителем… влечения к совершенствованию»[52], силой, «все в мире объединяющей»[53]?
Как понятие асоциального характера сексуальности согласуется с предположением о том, «что любовные отношения (выражаясь безлично, эмоциональные связи) составляют собой также и сущность массовой души»[54]? Это очевидное противоречие нельзя разрешить, приписав взрывоопасные коннотации ранней концепции сексуальности, а конструктивные Эросу, так как последний включает и те, и другие. В «Недовольстве культурой» Фрейд, непосредственно продолжая цитированный выше отрывок, объединяет оба аспекта: «Нет другого случая, где бы Эрос так ясно обнаруживал свою сущность, стремление творить единое из многого. Но если ему это удается в данном — вошедшем в присказку — случае уединения двух влюбленных, то дальше он не продвигается». Нельзя также устранить это противоречие, приписав конструктивную культурную силу Эроса только сублимированным разновидностям сексуальности, ибо, согласно Фрейду, стремление к созданию все более крупных единств свойственно биоорганической природе самого Эроса.
На этом этапе нашей интерпретации мы склонны не столько к поиску примирения двух противоречивых аспектов сексуальности, сколько к предположению о том, что они отражают непримиримое противоречие внутри теории Фрейда. Понятие неизбежного «биологического» конфликта между принципом удовольствия и принципом реальности, между сексуальностью и цивилизацией испытывает противодействие со стороны идеи, объединяющей и удовлетворяющей силы Эроса, скованного и истощенного нездоровой цивилизацией. Такая идея подразумевала бы, что