Нынче Кузнец принес от некоего старца новость: быть кончине мира в полночь в 1699 году, но допрежь придут на землю Илья и Енох — обличать; позже будет антихрист, а засим протрубят трубы, и наступит божий суд.
Крыков выслушал Кузнеца молча, потом сказал:
— Было, не впервой слышу. Годов тридцать назад об том же отцы наши толковали. И по сие время рассказывают, как в гроба легли и трубного гласу ждали…
Молчан и Ватажников засмеялись. Кузнец грозно на них взглянул. Молчан отвернулся к стене.
— Промысла забросили, охоту, рыболовство, — говорил Крыков. — Не пахали, не сеяли…
Он махнул рукой, сел рядом с Кузнецом, сказал ласково:
— Брось ты сии вздоры, Федосей. Никто ныне не поверит, еще помнят, сколь смеху было над ними, над горемыками, как из гробов они вылезли и пошли с горя в кружало за зеленым вином…
Кузнец отодвинулся от Афанасия Петровича, заговорил горячо:
— Счет тогда спутали, Афанасий Петрович, я тебе дельно сказываю. «Книга о вере» считает годы от рождества Христова, а сатану проклятого связали на тысячу лет в день Христова воскресенья. Отсюдова надобно считать, а не с чего иного. Христос на земле тридцать три года прожил, — вот и раскинь мозгами. И выходит, други добрые, не в шестьдесят шестом году ему быть, а в девяносто девятом. Сколь осталось немного — пять годов…
Молчан вмешался со смешком:
— В гроб-то еще рано ложиться, Федосеюшко…
Кузнец плюнул на кощунствующих, насупился, замолчал. Молчан, подмигнув на него Крыкову, вытащил из голенища завернутую в ветошку тетрадь, запинаясь, негромко прочел название.
— Что за тетрадь? — спросил Крыков. — Откуда взялась?
— Человек добрый проходил с поспешанием на озеро, оставил, — уклончиво ответил Молчан. — Ты слушай, Афанасий Петрович. Обо всем в сей тетради написано: о судьях неправедных-мздоимцах, о дьяках-живоглотах, о лихоимстве приказном. Читать?
— Ну, читай!
Ватажников покашливал в руку, крутил головой, — тетрадь ему нравилась. Кузнец смотрел исподлобья, вздыхал протяжно, говорил изредка:
— То — правда истинная. И все оттого, что безбожно живем, за то и наказуемы великим наказанием…
Ватажников огрызался:
— Будет тебе охать!
— Я к чему принес тетрадь, Афанасий Петрович? — сказал Молчан, поднимая взгляд. — Тут про все есть. И про то, как тебя за правду покарали…
— Ну, ну! — поморщился Крыков.
Молчан перевернул желтую страницу, мерно, почти наизусть прочитал:
«А перед иноземцем — русского своего человека ни во что не ставим, обиды ему несносные чиним и тем его от пользы всяко отвращаем. Не токмо что из высокого звания, но из простого никому сих поруганий не выдержать…»