— А вы, дети, ступайте! — сказал он Митеньке и кормщику. — Ступайте, что тут рассиживаться…
Медленно пошли Рябов и Митенька по натертой воском палубе к трапу и вскоре поднялись на бревенчатый осклизлый причал Двины, где дожидался купцов черный люд.
— Чего там? — спросил один, с красными глазами, с запекшимся, точно от жару, ртом.
— Худее худого! — молвил Рябов.
Толпа тотчас же сгрудилась вокруг них — надавила так, что Митенька крякнул.
— Но, но — дите мне задавите! — сказал Рябов.
— Не берут товары-то? — спросил другой мужичонко, в драном кафтане, изглоданный, с завалившимися щеками.
Полуголые дрягили — двинские грузчики, здоровенные, бородатые, с крючьями — заспрашивали:
— А дрягильские деньги когда давать будут, кормщик, не слыхивал ли?
— Сколько пудов перевезли, как теперь-то?
— Онуфрий брюхо порвал, вот лежит, чего делать?
Тот, которого назвали Онуфрием, лежа на берегу, на рогоже, дышал тяжело, смотрел в небо пустыми, мутными глазами.
— Как хоронить будем? — спросил кто-то из толпы.
Один вологжанин, другой холмогорец — закричали оба вместе:
— Провались они, гости, испекись на адовом огне, нам-то наше зажитое получить надобно…
— Нанимали струги, а теперь как? Ты скажи, кормщик, что нонче делать?
Еще один — маленький, черный — пихнул Рябова в грудь, с тоской, с воем в голосе запричитал:
— Сколько ден едова не ели, как жить? Кони не кормлены, сами мы коростой заросли, на баньку, и на ту гроша нет, чего делать, научи?
Мягко ступая обутыми в лапти ногами, сверху, по доскам спустился бородатый дрягиль, присел перед Онуфрием на корточки, вставил ему в холодеющие руки восковую свечку.
Рябов вздохнул, стал слушать весельщика. Тот, поодаль от помирающего Онуфрия, говорил грубым, отчаянным голосом:
— Перекупщики на кораблях на иноземных? Знаем мы их, шишей проклятущих, фуфлыг — ненасытная ихняя утроба. Сами они и покупают нынче все, сами и продавать станут. Теперь нам, мужики, погибель. В леса надобно идти, на торные дороги, зипуна добывать…
— А и пойдем! — сказал тот дрягиль, что принес Онуфрию отходную свечку. — Пойдем, да и добудем…
Приказный дьяк-запивашка, весь разодранный, объяснял народу козлогласно:
— Ты, человече, рассуди: имеет иноземец дюжин сто иголок для шитва? Зачем же ему иголки те через руки пропускать, наживу давать еще едину человеку, когда он сам их и продаст, да с превеликой выгодой, не за алтын, а за пять…
— Кто купит? — спросил дрягиль, продираясь к дьяку. — Когда алтын цена…
— Купишь. Сговор у них! Иноземец друг за дружку горой стоит, у них, у табашников проклятых, рука руку моет…