– Куда ты собралась, глупая? – прокричал я. – Лететь в Россию – чистый суицид! Воздушное пространство контролируется, нас сразу собьют!
– Я знаю! – проорала девица. – Не поверишь, дядя, надоело понтоваться и прикидывать, сколько дней осталось до кладбища! Есть информация, что в Грозовой долине действует коммуна – что-то вроде еврейского кибуца, – где люди сносно живут и не дают себя обидеть. Принимают всех желающих – если те им подходят! Неужели нас не примут – такое эффективное боевое подразделение?
– Ты еврейка?
– А ты не заметил? Не отвлекайся, дядя, работай головой! До Грозовой долины мы по прямой не дотянем. Полетные условия на западе хреновые, паршивая геомагнитная зона, раньше ее не было. Полетим на юг, перепрыгнем через Каскадные горы – ерунда, там горы по колено! И окажемся в долине Ветров. А там уже можно лететь спокойно – через обитаемые места. Обогнем Каратай по дуге и через час будем в Грозовой долине. Проскочим – спецназ не успеет очухаться!
Я лихорадочно соображал. Подзабытая карта Каратая вставала перед глазами. Долина Ветров, Теплая долина, Лягушачья, Мерзлый Ключ с примыкающей к нему компактной долиной Покоя, долина Черного Камня, солидный таежный массив, а затем и Грозовая… Но на вертолете действительно быстро. Если не закрутят колдовские вихри, не будем прыгать из аномалии в аномалию, если нас не перехватят по пути…
– Коротышка, ты как?
– Готов, Михаил Андреевич! Двум смертям не позволим…
– А ты остряк! – засмеялась Виола. Судя по всему, у нее еще не стартовала очередная ломка.
– Минуточку, мэм, – крикнул я, – нужно собрать кое-какие вещи!
– Так собирайте! Минутка есть, пусть двигатель разогреется…
Это было суровое воздушное путешествие. Виола явно приукрасила, сказав, что вертолет почти не пострадал. Мы взлетали трудно, сила тяжести вцепилась клещами, земля не отпускала нас. А поднялись на десять метров – машину затрясло и стало носить на воздушных качелях. Нас мотало по нарастающей амплитуде. Деревенька под ногами вертелась, как карусель, земля и небо менялись местами, мы были на волосок от того, чтобы разбиться в лепешку. Коротышка летал по салону, обзаводясь свежими шишками. Я держался за какую-то перекладину, а ноги парили, точно в вакууме. Мы что-то вопили, активно используя ненормативную лексику, – нормальная привычка разговаривать, когда страшно. Виола кричала из кабины, что она тоже немного нервничает. Хохотала, что полет учебный, и падение будет учебным, а в сущности, ничего страшного – уж как-нибудь дотянем до места катастрофы…
Примерно так мы и летели – «учебными» прыжками. Выглянув в иллюминатор, я с удивлением обнаружил, что земля, с которой мы должны были «расцеловаться», заметно отъехала. Опричинка, пестрящая пятнами пепелищ, осталась в стороне, мы шли над тайгой, а по курсу синели скалы – островерхие отроги Каскадных гор, разделяющие Каратай на два условных «полушария» – северное и южное. Двигатель захлебывался – временами его треск обрывался, – и нам казалось, что мы уже камнем катимся к земле. Но треск возобновлялся, и машина шла, помаленьку осваивая воздушное пространство. Под вертолетом проплывали скалы – нагромождения известняка – сумрачные, серо-бурые, нелюдимые. Смотреть на них не стоило – от них исходила безнадежная энергетика, лишь добавляющая драматизма. Я оторвался от поручня и перебрался поближе к кабине. Виола что-то судорожно переключала на панели управления, дергала за тумблеры, отрывисто ругалась. Я боялся спрашивать, что не так, – уж лучше не знать. Надо же додуматься до такого – вверить свои неповторимые жизни нервной наркоманке…