– Эффектно… – восхищенно пробормотала Виола. – Парамон Пикчерз представляет…
Мероприятие выходило за рамки предусмотренного. Парамон кривлялся, исполнял какой-то экзотический танец, одновременно демонстрируя публике популярный «рукав на три четверти» – российский аналог среднего пальца, – и ржал, как кобыла. Было весело. Мириться с этим безобразием сельчане не собирались. Староста грозно закричал, и место выбывших из строя заняли трое аналогичных. Они полезли на помост, но Парамон схватил приземистую лавку (из тех, что выбивают из-под человека с петлей на шее), раскрутил и швырнул в атакующих. Двое обрушились с помоста, у одного хлестало из разбитого лба. Третий оказался проворнее. В прыжке схватил Парамона за лодыжки, тот поскользнулся, упал на спину…
Его охаживали кулачищами, превращая физиономию в расписной синяк. Связали руки за спиной, взгромоздили на лавку, набросили петлю на шею. Парамон брыкался, бился головой, норовил укусить обидчиков. Хмурил брови староста, кусал губы, обросшие рыжими волосами. Батюшка, огребший по полной, взбежал на помост, засадил Парамону кулачком в живот – весьма не по-христиански. Смертник плюнул ему в глаз; поп отвалил, схватился за лицо. Громила с кровоточащим носом собрался выбить из-под парня лавку, но Парамон извернулся и врезал босой ногой по чувствительной мышце. Мордоворот взвыл, запрыгал на одной ноге. Вокруг гудели, орали люди, размахивали шапками, автоматами. Терпеть такую «культурную жизнь» я уже не мог. Пробился, работая локтями, к старосте.
– Послушайте, церемониймейстер…
– Чего тебе, чужак? – Тот скрипнул зубами, уставился на меня со злостью.
– Прекращайте этот шабаш, Никанор. Вам тоже неприятно, я не слепой. Имею предложение: отдайте мне парня. Мы уведем его из деревни, и вы никогда его больше не увидите.
– Он заслуживает смерти, – процедил староста. – Его приговорили к повешению на сельском совете…
– Он получит свою смерть, не волнуйтесь. Не от веревки, так от чего-нибудь другого. Парамона можно использовать в качестве наживки на медведя. Можно заманить им в ловушку лесных разбойников. Посадите парня на ошейник, отдайте нам, мы справимся. Разве он долго протянет, выйдя за ворота деревни? А нам принесет пользу…
Староста грыз до крови губы – признак непосильной работы мысли.
– Вас шокирует то, что происходит, – настаивал я. – Убивать односельчанина, с которым прожил много лет, – не самое приятное в жизни. Не берите грех на душу, все равно он подохнет – не сегодня, так завтра… Поспешите, Никанор, его сейчас вздернут…
Я плохо понимал, зачем я это делаю, но делал. Крестьяне галдели, как галки. Староста зычным ревом возвестил, что казнь отменяется. Толпа разочарованно взвыла. Громила, занесший ногу над лавкой, застыл, задумался – не сделать ли вид, что не расслышал? Староста повторил приказ…